Читать онлайн книгу "Странные миры, странные гости"

Странные миры, странные гости
Виктор Ян Моор

Арсений В. Богатырев


Воображение чем-то напоминает магический перстень царя Соломона: поворачивая его в руке, всякий раз видишь новые переливы. Перед вами смарагд хитрой огранки, каждая грань – отдельный сюжет, повествование о необыкновенном и причудливом. Вот блеснула трагедия невинной лилии, а тут заискрилась стрелка барометра, указывающая на заброшенную башню. Заблестели глазки «паранормальной» белочки, зашевелились зловещие усы, запахла погубившая одного убийцу плесень… Сторон у нашего самоцвета много, возможно, его сияние – для тебя, гипотетический читатель.








Виктор Ян Моор

Странные миры, странные гости


Тимошке, Плюшке, Ваське и тому коту с дачи посвящается…


P.S. «Мерси» крючкотворам, чьи мелкие пакости подзадорили нас создать книгу



© Моор В.Я., Богатырев А.В., 2021


















«Welcome!»







«Welcome/Witamy!» – обычно пишут на коврике у входной двери, приглашая на огонек. Правда, забрести могут и совсем уж неприятные личности, видеть которых вы отнюдь не желаете. Такие персонажи стучатся в дверь книгочея из данного сборника – ведьмы, монстры, душегубы, странники астрала. Как видно, вполне себе теплая компания. Все они – игра ума, вымысел, и совпадения с реальностью здесь являются иллюзией.

Не беспокойтесь, слишком много места нежданные пришельцы не займут, а вот побуянить вполне способны. Столкновение с неведомым вызывает стресс, зачастую влечет катастрофические последствия для обычных «человеков». На этот случай требуется всего-то начертить мелом белый круг и подождать рассвета… Впрочем, нет, наши гости довольно смирные, опасаться их не стоит (немного иронии, как голубоватая корочка к сыру Дорблю, тут не повредит). Тем более что банкет уже оплачен вашим покорным слугой: меценаты нынче изрядно измельчали.

Нагрянувшие незнакомцы съехались на страницы лежащей перед вами книги прямиком из весьма «насыщенного» воображения польского выдумщика Виктора Яна Моора (пол. Wiktor Jan Moor). Наш современник, автор практически неизвестный – понятное дело, не Стивен Кинг, скорее, ближе Стефану Грабинскому. Пожил Моор в США, счастливые годы провел в России, в замечательном городе Калининграде, который в старое время по-польски назывался Крулевцом (Krоlewiec). Отсюда российская струя, российские пейзажи в его произведениях. Но американской и русской «широтами» взгляды нашего героя не исчерпываются, стрелка его творческого «компаса» блуждает между Западом и Востоком.

Проза Моора частенько хромает на обе ноги, «осязаем» здесь некую незрелость. Что ж, и на одеждах ангелов бывают складки.

Тем не менее нас она зацепила, заставив переложить ее на русский язык. Наверное, дело в стремительном полете авторского воображения, которое явно летает на сверхзвуковых двигателях. Фонтан идей, который бьет из строк сочинений В.Я., объясняется не столько отсутствием профессионализма, сколько обилием обуревавших рассказчика мыслей. Басни «идальго жутковатого» Виктора Яна весьма изобретательны, нешаблонны, бойки. Они – антидот против обыденщины, рутины жизни. Безоаров камень творчества впрыскивает в повседневность нечто новое, нечто живительное. В конце концов каждый мечтает о чуде, грезит встречей с потусторонним. Отбрасывая суеверия, мы, тем не менее, с детской надеждой верим, что из мрака на нас взглянут таинственные мерцающие глаза…

На секунду забудем об ученой степени, «счастливым» обладателем которой является строчащий этот абзац. Шепнем по секрету – ученые тоже люди и за околицей научного поиска они предаются своим, вполне невинным, увлечениям. К таковым относимся и мы, отдавшие предпочтение готическому и «изнаночному». Еще в детские годы нас впечатлил рисунок из тоненькой книжки сказок с изображением витязя и горы останков. А в пустом темном чулане в коридоре детского сада нам привиделась здоровенная и отчего-то одноглазая крыса… До сих пор помним визит в книжный отдел 1990-х годов, после которого нам в память врезалась обложка дешевого томика ужасов «Тварь на пороге»: сморщенный мертвяк бодро шагает к приоткрытой двери. Да и само имя вашего покорного слуги в переводе с латинского означает «Мышьяк» («Арсеникум»). Так что определенное родство с увлечениями и интенциями господина Моора, скажем так, налицо. Хотя, как видно из содержания сборника, проза В.Я., тяготеющего к жанру антологии, по сути гибридна, есть в ней и слезы, есть в ней и «смешинка».

Привлек нас Моор и довольно-таки глубокими проблемами, которые нет-нет да проглядывают меж «балок» банального развлекательного чтива. Добро и зло, преступление и наказание, обличение расизма, вопросы свободы, семьи, протест против превращения деторождения в «производственный» процесс, критика циничного отношения к детям как к товару. Поистине нетленные субстанции будоражат ум писателя – жизнь и смерть, которые (как утверждают философы) суть близкие подруги, отношение к культурному наследию, к ушедшим эпохам. Не счесть городов, потерявших свое прошлое, и, увы, продолжающих его терять. Самобытный лик тает, точно брызнули кислотой – и живая плоть растворяется, открывая безжизненную кость. Нас затянула воронка бессмысленной повседневной суеты, в банальном наборе «работа – еда – размножение – бытовые нужды» почти не остается места духовному.

Душу нации как бы выдирают из тела, заливая пустоты бетоном равнодушия. Человек все больше начинает напоминать робота с пакетом стандартных функций. Отсюда и тема мертвецов, оживленных разными способами, Лазарем встающая со страниц произведений Моора, тема мертвого, омертвевшего – трагедия, происходящая со всеми нами. Общество не может пускать здоровые молодые побеги, если не сохранены его исторические корни. А об истории, к сожалению, начинают забывать. Ее подменяют чем-то другим, как наука, несмотря на усилия ученых, она напоминает подбитый истребитель.

Весьма заметно сие на примере краеведения. Такое ощущение, что оно сдвигается куда-то в сторону плинтуса. Ваш покорный слуга, было дело, насобирал немало нового об иностранцах, писавших о калмыцком Ставрополе-на-Волге (Тольятти), отыскал тексты Ричарда Беренджера (Беренгера), Кэтрин Гатри, сэра Генри Хойла Ховорта… и даже протянул «ниточку» к знаменитому визионеру и мистику Эммануилу Сведенборгу, намереваясь составить работу «Город Святого Креста под британской лупой». Плюс вытащил на свет Божий детали биографии видного российского механика восемнадцатого – девятнадцатого веков Льва Федоровича Собакина (Сабакина), обнаруженные в записках путешественника Георга Эрмана (Georg Adolf Erman). В наших руках оказались данные, не известные, к примеру, составителям «Энциклопедии Екатеринбурга», которые могли бы пополнить историческую копилку Тверской и Свердловской областей, а также Удмуртской Республики. Хотелось исследовать взгляд на Дмитрия Донского польского поэта девятнадцатого века Юлиана Балашевича, но кому это надо?

Побурчали, маленько сотрясли воздух, попугали обитающие в атмосфере организмы – айда дальше! Порадовали нас «гуманитарные» вкрапления на страницах произведений Виктора Яна, который вообще благоволит к области культурной. Вдвойне приятно, ведь мы сами кой-чего «нашкрябали» из «буков» в этом диапазоне, недавно выпустив книгу «Энциклопедия Эркюля Пуаро» (другая вошла в Российский Индекс Научного Цитирования), ряд публикаций на порталах «Историк», solnet.ee, в «Новой Литературе» и обобщив кое-что для конференции Пензенского госуниверситета «Информация. Коммуникация. Документ». Да и литературная стезя для нас не совсем абракадабра, первые шаги в этом направлении мы сделали в 2012 г. в «Крае Смоленском», а первый гонорар получили за статью об охотах саксонского курфюрста и польского короля Августа «Саса» Сильного в журнале «Охота и охотничье хозяйство» (животный мир мы уважаем, но считаем целесообразным поддерживать многовековые охотничьи традиции). Но довольно, иначе, в противном случае, как бы нам не помереть от переизбытка скромности. И вообще мы, по-видимому, подзабыли, что сочиняем не автореферат диссертации.

Не все в писательской деятельности господина Моора нас устраивает, не со всем мы соглашаемся. Обилие «чернухи» под его пером, пошлые шутки («“жарища такая, шо у меня у грудях молоко закипат!” Отповедь главы семейства: “Мать, будет меньшой пить кипяченое”»; «долларовый финансист отправился в шубохранилище за меховым манто жены – и пропал без вести»), неприкрытый эротизм, сквозящий в строках его баек, нам откровенно претят. Однако же и этот духовный «мусор» кто-то должен разгребать, должны же быть и литературные «золотари». А вот мысли о преодолении тупика, которые навевают новеллы Моора, нам интересны и близки. Бесконечное потребление, материализм, привычка жить одним днем – все это ведет нас в никуда. Для кого-то молох алчности уже стал иконой, идолом. Рьяно служат ему те, у кого вместо сердца кошелек, а черепушка звенит от набившихся в нее монет. Уши завязываются узлом от жуткого «человеческий капитал». Нет сомнений, «золотить ручку» необходимо, но нельзя же из этого лепить божество. Безголовому капитализму и его последствиям посвящены не попавшие в наш сборник «Bank of Wallachia» и «Зона “Диснейленд”». В первом рассказе двое побирушек рассчитывают получить микрозайм и смыться, не заплатив. Однако трудно сбежать от валашских носферату, «окучивающих» простых смертных.

Другая новелла застает нас на берегу озера. «Винни, постой! – кричит девочка, перескакивая через устремившийся к маслянистой воде ручеек. А впереди, меж веток, мелькает золотистая спинка…». Сюжет рассказывает о загрязненном стоками водоеме, о построенном рядом с ним парке аттракционов – все возможно при владычестве денег, особенно, если знать, за что «потянуть». И вот из химических выбросов наползли они – «нимфы» озера, способные менять облик. Увидели они пластиковые фигуры персонажей диснеевского мультика о Винни-Пухе, приняли их вид. «Нимфы» расплодились, стали нападать на детей… Вот тогда и была снаряжена особая зондеркоманда, которая должна зачистить территорию от этой заразы.

Безответственное отношение к природе, истекающей кровью на алтаре Мамоны, требует от нас бить во все колокола. Да только колокола-то эти от бесконечных ударов давно рассыпались в прах. Порожденные капиталом и «прогрессом» технологии отнюдь не всегда выступают панацеей: в неумелых руках они становятся разрушительным оружием. Уже давно подмечено: мы тычем в смартфоны, гонимся за техно-новинками (которые суть секонд-хенд с барского «западного» плеча), но при этом, случается, походим на мартышку из известной басни. Понижение образовательной планки, остатки средневеково-феодального сознания насаждают дремучие леса невежества, в которые все мы временами забредаем. В Варшаве, в Лазенках, мы наблюдали даму, наотрез отказавшуюся фотографироваться на фоне солнечных часов, которые поддерживал козлоногий товарищ. Было видно, что мадам приняла одного из свиты бога Диониса за представителя нечистой силы!

«Хайвей» потребления упирается в тупик, он уже перед нами, но, разумеется, и в нем можно жить – только повесить занавесочки, поставить цветочки. Ничего, обживемся. Уже живем. Теперь модно поминать расхожее выражение – «собака лает, караван идет». Вот только несчастная «собаченция», из последних сил тявкающая на самонадеянных караванщиков, предупреждает их о расположенных прямо по курсу зыбучих песках.

Как уже отмечалось, далеко не все «наследие» нашего автора получилось пропихнуть в готовившуюся книжку. Многое осталось неосвоенным, немало мы выбросили – попросту обложка треснет. Например, не посчастливилось рассказу «Аладдин навсегда», где джинна случайно вызывает бродящий поблизости зомби и бедняга должен теперь заставить мертвые мозги придумать хотя бы одно желание; погнали мы вон и родственную этой байке историю попугая Тоши, названного бывшими хозяевами-сатанистами в честь основателя Церкви Сатаны Антона Шандора ЛаВея («Как начался зомби-апокалипсис»). Однажды птичка решила проинспектировать округу и, усевшись на одном из кладбищенских монументов, выдала все, чем ее пичкали на сатанистских сходках. Итог – прочтенные ею заклинания оживили местных кладбищенских обитателей. В «Сосульке» на карнизе дома вырастает странное образование, а в «Аромате свежеиспеченного хлеба» придумка хозяев завода маскировать зловонные ядовитые выбросы ароматизатором с запахом свежей выпечки приводят к зловещим последствиям.

С быстротой кутара вспарывают ткань повествования драмы семейных отношений. В «Отрезанной голове» леди Эванджелин Хиллстоун, владелица поместья Эбони Холл, так и не сумела найти общий язык со своим сыном, которого никогда не любила. Не терпящая прекословий, властная леди Эванджелин всегда мечтала о дочери, но рождение Джереми подорвало ее силы и лишило этой возможности. Она возненавидела отпрыска, брошенного нянькам и гувернанткам, по вине одной из которых левую бровь малыша навеки пересек уродливый шрам. Юный представитель Хиллстоунов, задыхавшийся в душной атмосфере родового поместья, походил на увязшего в смоле муравья из любимой янтарной броши матери. Он попытался вырваться, сбежал. Хозяйка Эбони Холла впала в неистовство, заболела, доктора даже посоветовали ей ипекакуану (лекарственное растение). И вот спустя некоторое время она получает бумагу из приемной доктора с Харли-стрит, в которой говорится о неких «хирургических вмешательствах». А позже наблюдает поднимающуюся к ней на террасу незнакомую женщину. Когда та откидывает вуаль, Эванджелин видит над ее бровью розоватый шрам…

Темные углы нашей жизни высвечивает луч творческого воображения в историях «Колодец», «Капкан», «Потерянный ключ». В первом рассказе речь идет о жильцах определенного под снос дома-колодца. Баба Рая (древняя старушка, о которой плохо воспитанные хулиганы придумали кричалку: «Баба Рая созрела для рая») и Емельян Олегович не желают съезжать из гнезда, где прожили всю свою жизнь. «Куды съезжать? В эти скворечники? Поглядите на них!» – рассуждает о многоэтажках Емельян, взбивая сжатым кулаком воздух. – «То ж свечи на наши могилы, а не дома! Вытянулись, будто их полили Вука-Вукой, ей-богу!» «Сопротивленцев» поддерживает рассуждающий о природе и ее волчьих законах профессор Чупакабрин. Но безразличная ко всему машина бюрократии неотвратима. Однажды ночью Емельян слышит грохот – с неба на землю тянется толстая веревка. Протирает сонные глаза человек: перед ним гигантское ведро. Стоит оно посреди двора, а расхрабрившийся Олегович дай да взберись на него. Ведро потянули вверх – и вверх, к небесам, взмывает и ненужный здесь, на земле, человек. Последняя фраза его была: «По-о-ехали!»

Как мясник, Моор беззастенчиво вываливает перед нами вывернутые потроха наших пороков. В «Капкане» знакомимся с мистером Колли, обжорой и ценителем гастрономии («к его массивной голове вели ступени из жировых складок подбородка»), ненавистником веганов (которых он некрасиво называет «капустницами») и противником здорового образа жизни. В тот день он в своем любимом ресторанчике смаковал очередной кулинарный шедевр, когда на наш голубой шарик приземлился корабль инопланетян. Энлонавты врываются в «храм Эпикура», мистер Колли пытается драпать (стиль В.Я. все-таки на нас повлиял), но застревает в проеме между стульями… И лишь то, что инопланетные создания придерживаются диеты и не употребляют богатую холестерином пищу, спасает толстяка от включения в инопланетное меню.

Персонаж «Потерянного ключа» бездельник Вовка Дрын пытается после отсидки влиться в нормальную жизнь. Но все оказывается не так просто («это тебе не чифирем на нарах швыркать»). От нечего делать Вовка стреляет у прохожих сигаретки, попутно изучая вакансии на похожей на молитвенный барабан буддистов тумбе с объявлениями. Ему попадается предложение продать кровь редкой четвертой группы – Дрын, ее удачливый обладатель, уже наведывался в пункт сбора, стремясь разжиться деньгами на фанфурик. Объявление приводит его к странному субъекту, при помощи капель крови проявляющему карту сокровищ. Почуявший шальные бабки Вовка кокает мужика, но его кровь попадает на карту, которая безвозвратно исчезает.

Как любители детективного жанра в целом мы не могли не получить кроху удовольствия от псевдо детективных построений Виктора Яна. Он с апломбом делится замысловатыми сюжетами, однако слегка заигрывается и значительно все усложняет. «Книга Судеб» заставляет сочувствовать владелице книгоиздательской фирмы Изольде Генриховне, над чувствами которой вероломно надругался ветреный супруг. Он ушел к знакомой Изольды и теперь она вынашивает план отмщения. Подменив страницы в макете кулинарной книги, выпущенной ее издательством, она печатает «особый» экземпляр подарочного издания, которое и презентует любящей готовить разлучнице. Зная ее слабость к пастушьему пирогу, Генриховна включила в его рецепт из подложной книги ядовитую ягоду, произрастающую в округе. Через какое-то время подруга пригласила сменившую гнев на милость Изольду в гости, поставив на стол пастуший пирог по рецепту из подаренного руководства…

И банальный насморк может свести в могилу: в рассказе «Смертельный насморк» микроскопическую капсулу с ядом помещают в ноздрю любящего, простите, глотать сопли незадачливого персонажа… Мать истово верит в невиновность своего оболтуса, которого полиция подозревает в убийстве кореша Эрни (микро-рассказ «Суп»). Доказательства налицо, но она всячески выгораживает Томми, состряпав ему фиктивное алиби и налив его любимого алфавитного супа, в котором тот задумчиво ковыряется. Взяв помыть миску, она с ужасом видит то, что сложил из букв ее отпрыск: «Я убийца».

Более отдаленные во времени политические темы манифестируют в наброске Моора «Вундерваффе». Перед окном, заложив руки за спину, стоит человек. Над ним, подобно сюрикену, вонзился в полотнище изломанный крест – словно птица со сломанными бурей крылами. Человек молчит, он думает о разворачивающейся перед его взором войне. Над его губой – тщательно выбритый квадрат, символ мира на Востоке. Именно мир желал завоевать невысокий человек с челкой, но для этого нужно чудо-оружие. «Проект Колокол» имел успех, удалось проникнуть за завесу столетий. Тогда было решено отправиться в первый век нашей эры… За спиной стоявшего у окна полыхнуло золотое зарево. Герр оборачивается, быстро подходит к клетке, в которой, смиренно потупив взор, стоял Он. Сияние волнами исходило от Его лика, истекало из сложенных на груди рук, плескалось у Его стоп. Он молчал, Он покорится любому исходу того, что предначертано Его Отцом…

Рискнул Виктор Ян предложить свою версию событий с Джеком Потрошителем: в сюжете «В поисках “Немо”» хирург поздневикторианской поры зашивает украденный алмаз «Немо» в тело куртизанки. После, позабыв внешность своего «сейфа» и стремясь вернуть сокровище, он вынужден «вскрывать» каждую попавшуюся ему на глаза падшую женщину. В «Соловьином саду» покупательница поместья случайно принимает за статую Купидона сбежавшего из близлежащей лечебницы пациента, а в «Автографе» безумец выкладывает свою подпись из тел погубленных им жертв… Много всего вышло из кипучей головы В.Я., чему и посвящен попавший в презентуемый сборник в качестве бонуса рассказ «Кошачий мозг».

«Чада» ума Моора полны причудливых арабесок, топорщатся изломами неординарных сюжетных ходов. Признаемся, многие из них сомнительны и надуманны, но ведь в этом как раз и прелесть порождений фантазии, буйство которой не сдерживается границами «физического» мира. «Мысля» В.Я. блуждает извилистыми тропками, фабула напоминает пущенную со склона и подскакивающую на ухабах телегу. Что-то у Виктора Яна является повторением пройденного (надеюсь, все понимают, что написать нечто совершенно новое сейчас чрезвычайно непросто), что-то может показаться обидным, но не стоит фантазийный бред воспринимать чересчур серьезно. Смышленый «чтец» легко подметит, что персонажи Моора довольно схематичны, диалоги высосаны из пальца, а изображение повседневности оторвано от реальности, попахивает провинциализмом. Нужно помнить, что сенсей пера высмеивает прежде всего сам себя, написанное им – кривое зеркало, в котором он видит собственную перекошенную физиономию. Как говорится, «у старого пирата судно – под кроватью»…

Отразившееся в авторском «зеркале» Моора мы бережно перевели (исправив парочку досадных нелепостей) и с любовью разместили под этой веселенькой обложкой. Изукрасили мы ее, вклеив множество эксклюзивных иллюстраций, создавая которые, отталкивались от характера мооровской прозы. До Гюстава Доре нам далековато, но все же… Тут же разъясним, что «свастикоподобный» цветок на одном из рисунков ни в коей мере не является пропагандой нацистской символики – мы далеки от пропагандирования чего-либо. Опубликованное в данном сборнике было взято из двух книг Виктора Яна, выпущенных ограниченным тиражом в небольших издательствах Польши и США – «Z krysztalowej kuli» (Bialystok: Biala Kawa, 2020) и «Pearl Teeth of Death» (New York: Black Snow Press, 2021). Раздобыть эти книги оказалось той еще задачкой, в Инете их нет, но нам, скажем так, улыбнулась удача. Переводить мы старались ближе к оригиналу, передавая авторскую мысль и интонации. Названия рассказов на русском не всегда совпадают с указанными рядом на языке оригинала – небрежности здесь нет, при переводе мы пользовались «запасными» заголовками, придуманными самим автором.

Спорхнувшее с губ героев «благоухает» бытовой лексикой, не всегда благозвучной: что поделаешь, таковы реалии. Для лучшей «коммуникации» с написанным мы периодически втыкали в полотно текста пояснительные сноски. Далее, в качестве эксперимента, мы выложили порцию получившегося на отдельных интернет-площадках, например, на Проза. ру и Фантастика. рф. Последовали комментарии – бальзам на старое «писательское» сердце. Ответить на них нам не позволила природная стеснительность, однако мы искренне признательны тем, кто не поленился настучать на «клаве» пару-другую строк. Кстати, в нашу книгу вошло как размещенное на Проза. ру, так и не попавшее на портал творческое наследие Моора.

Ладушки, отворяйте ворота и встречайте убойную компанию. «Серое вещество» литератора перенесло ее из иного измерения, посему, еще раз, претензии к правдоподобию – увы, не по адресу. Повторим, наши «путники» призваны немного подразбавить прозаичную муть серого дня, первое место среди них отдано «страшилкам». Quid ergo? Всякий жанр имеет право на существование, не чурались «пугалок» даже великие, ну хотя бы сам Ги де Мопассан. Действительно, тут вам не высокая литература. Есть такое «забугорное» блюдо, которое подают в претенциозных ресторанах – карпаччо. Так вот, перед тобой, уважаемый читатель, не карпаччо, а «колбаччо»: выглядит как заморская диковина, но приготовлено из нашей обыкновеннейшей колбасы.

Дом уже построен, строительные материалы – слова – уложены, архитектор Воображение потрудился на славу. Осталось отметить новоселье. Не будем отступать от традиций и преподнесем дорогим визитерам каравай. Так как наши гости весьма экстравагантны, он приготовлен по совершенно особому рецепту…



    Богатырев Арсений Владимирович, кандидат исторических наук







Стукко. Stucco







Путешествие по северо-западу Франции породило у Кэти двоякое впечатление. Она и Олли давно мечтали о зарубежной поездке и, наконец, в августе смогли ее осуществить. Звучит так, будто «осуществить мечту». Какая там мечта! Маршрут был выбран вполне традиционным способом: игрой в бутылочку. У Кэти перед глазами до сих пор стояло разочарованное глуповатое лицо Олли, пролетевшего со своим пляжем в Майами.

Но теперь и она сама уже была не рада победе – путь автостопом по просторам Нормандии и Бретани оказался весьма непрост. Добравшись до побережья, они на краткое время окунулись в относительно оживленную жизнь прибрежных деревушек. Отведав местных устриц (припомнилось высказывание одного короля о смелости гурманов), путешественники отважились на знаменитую тарелку морепродуктов. Шустрый краб цапнул Кэти за палец, а Олли чуть не сломал зуб о какой-то камешек, затесавшийся в мякоть моллюска.

В общем, отпуск оставлял желать лучшего.

Впрочем исторические достопримечательности стоили многих страданий. Подзаправившись местным сидром, двое иностранцев двинулись покорять многовековые красоты. Кэти запомнились древние руины, церкви и особенно хаотично разбросанные камни. Кажется, их называли мегалитами. Осматривая осколки скал, расположенные в некоем причудливом порядке, Кэти впала в чуждую ей задумчивость.

Тишь, непохожая на шумный и суетливый темп Парижа, обернула странников подобием ватного одеяла. Будто кто-то враз вырубил рубильник, отрезав громкие и назойливые звуки урбанистического мира. Мягкий шелест листвы, журчание ручейков и щебет птиц настраивали на непривычный, философский лад. Суровые камни, растущие из изумрудной травы, внушали уважение и трепет. Зачем они здесь? Кэти полагала, что они были чем-то вроде садовых шахмат, которые она видела в Лидсе[1 - Лидс – город в Великобритании (Йоркшир) (здесь и далее примеч. состав.).]…

Сверяясь с картой в планшете, Кэти выбрала для посещения небольшую милую деревеньку. Стоны подвернувшего ногу Оливера, доносившиеся из-за спины, вызвали у девушки невольную жалость. Да, для него все это уже чересчур – даже веснушки потускнели. Привыкший сидеть на диване с имбирным пивом и чипсами, дружок оказался неприспособлен к долгим физическим нагрузкам.

Поправив рюкзак, она решительно вырвалась вперед, оставив бой-френда надсадно хрипеть на придорожном валуне. Пыльная дорога петляла по колоссальной равнине, похожей на раскрытую ладонь сказочного великана. То здесь то там виднелись пучки чахлой травы, иногда встречались небольшие тропинки, ответвлявшиеся от основного пути, пересекавшие открытое пространство в разных направлениях.

Капли пота застилали взор, сильно парило, что предвещало скорый дождь. В небесной выси протяжно вскрикнула птица и Кэти оторвала взгляд от однообразия дороги. Облака спешили по небу, временами скрывая яркое солнце. Кэти подумалось, что небесные путники куда-то торопятся, и торопятся целенаправленно, боясь пропустить событие большой важности. Родилась мысль, что что-то готовится, должно свершиться. Какое-то напряжение висело в воздухе, окружало все вокруг, обнимало небо и землю.

– Похоже, у меня начинают пошаливать нервишки…

Прикусив губу, Кэти ощутила солоноватый привкус пота. А ведь когда-то, говорят, эти места заливало море, и сейчас они идут по морскому дну. Ее охватило странное чувство – сопротивляясь силе ветра, осязая давление тяжелой напоенной свинцом атмосферы, Кэти вообразила себя доисторической рыбой, плывущей в толще воды, сражающейся с бурным течением… Как раз прямо по курсу появился остров – несколько сбившихся в кучу домов, окруженные купами деревьев.

– Круто!

Ликующий вопль прыгавшего на одной ноге Олли украл яростный порыв ветра. Встроенный барометр на часах Кэти предсказывал надвигающуюся бурю. Надо спешить! Откинув черную прядку со взмокшего лба, девушка выхватила рюкзак у протестующего компаньона и быстрым шагом достигла аккуратной изгороди, прятавшей уютную лавочку. Скрип раскачивавшейся вывески походил на смех старухи. Плохо знавшая французский Кэти так и не смогла разобрать, что там было написано.

Ну, не важно – укрыться бы от дождя.

Толкнув дверь, путешественница замешкалась на пороге: комната перед ней была плохо освещена и ей почудилось, что у входа сгрудилась толпа. Выглянувшее в просвет облаков солнце развеяло ее недоумение – магазинчик оказался заставлен многочисленными статуями, статуэтками, фигурками самых прихотливых форм.

– Хэлло! Есть здесь кто?

Прохаживаясь вдоль расставленных сувениров, девушка с любопытством оглядывалась по сторонам. Обстановка, мягко говоря, была скромной. Прямо у входной двери примостился небольшой столик с разложенными рекламными буклетами. Несколько гравюр пятнали девственную чистоту стен, под низким потолком покачивалась по виду весьма старая люстра.

Но главное украшение залы составляли резные фигурки. Разных размеров, форм, оттенков они воплощали невиданных существ: морщинистые складки покрывали морды бульдогов и обезьян, тянувших к посетительнице тонкие, длинные конечности осьминогов. Ссутулившись над одним из object d’art[2 - Предмет искусства (фр.).], Кэт поначалу растерялась, вспугнутая невесть откуда взявшимся хозяином помещения.

На ломаном французском она кое-как смогла спросить у улыбающегося лавочника, что же это такое. Ответ многое ей сказал.

Стукко! Кэти какое-то время посещала курсы Школы изящных искусств, поэтому знала помянутую художественную технику. Сработанные из искусственного камня стуковые болванчики лилипутской армией заполнили окружающее пространство. Они походили друг на друга подобно каплям воды, близнецам, порожденным единой клеткой… Девица осторожно коснулась ближайшего к ней предмета – он оказался шершавым, покрытым множеством точек, дырочек и черточек. В целом все это выглядело как высушенная губка, когда умирает морское создание и от него остается лишь ноздреватая пустая оболочка… Туристка задержалась у приглянувшейся настенной гравюры. Она представляла собой меццо-тинто[3 - Меццо-тинто (Mezzotint), род гравюры на металле.] весьма неплохой работы. Рука неизвестного мастера изобразила впечатляющую постройку: посреди пустынной местности высился круглый донжон[4 - Донжон – проще говоря, высокая башня.]. Его бока были изрыты множеством ниш, из которых на зрителя таращились безобразные креатуры. Девушка сразу угадала черты только что виденных стукко. Те же звериные морды, извивающиеся щупальца, спускающиеся волнами складки. Немного смахивает на горгульи Нотр-Дам-де-Пари! Плющ оплетал строение на манер жил, вершину венчал шарообразный купол-набалдашник.

– Это «Башня Лемуров[5 - Лемурами древние римляне называли злых духов.]»… уф…

В этот момент ворвавшийся в лавку Олли, тяжело отдуваясь, открыл свой «всезнающий» планшет. Листая грязным пальцем страницы, он то и дело отирал ручьем стекавший ему за шиворот пот. Кэти с недоумением воззрилась на сдвинувшего брови-запятые дружка. Парень продолжал зачитывать информацию из англоязычного туристического гида:

– «Сохранилось с эпохи римского владычества… Другое название – “Монумент Приапа[6 - Приап – античное божество.]”»… Не знаю, че это такое… «Использовалось в ритуальных целях, в обрядах инициации…» Короче, здесь много научной лабуды… А, вот интересное: «Первоначально имело вид гладкой башни, позднее были добавлены псевдоготические барельефы…» Не-е, это тоже фигня… О! Оказывается, это место считается нечистым…

«Естественно, чтобы привлечь всяких олухов они готовы приплести все что угодно! Прибавь немного мистики и получишь…», – мысли назойливыми оводами закружились в голове у девушки.

Кэти посмотрела на Олли. Просто поразительно, но он, похоже, всерьез увлекся. Никогда раньше она не замечала за ним интереса к исторической архитектуре. В основном парня занимали проблемы секса и компьютерные игры… А, ну конечно, еще и работа – иногда!

С другой стороны, в этой башне, в ее очертаниях и впрямь таилось нечто притягательное… даже что-то порочное…

Поймав себя уже второй раз на нервных фантазиях, Кэти купила пару ничего не стоящих безделушек и быстренько вытолкала упирающегося Олли из лавчонки. Дождь пока не хлынул, хотя облака сгрудились еще плотнее. Самое большое и темное важно проплыло над головой девицы, растревожив воспоминания о ее беременной родственнице-толстухе. Величественно рассекая атмосферу, оно распустило шлейф сероватых и голубоватых завихрений, тянувшихся за ним как царственная порфира.

Проследив глазами направление движения облака, Кэти заметила на горизонте непрезентабельную выпуклость. Чуть поодаль, застилаемая неверной дымкой, стояла «Башня Лемуров». Пророкотавший гром отозвался эхом тяжкого стона. Прищурившись, девушка вглядывалась в тонкую бородавку, щекотавшую крышей низко висевшее небо. Рюкзак давил ей на плечи, но Олли, ни с того ни с сего ощутивший прилив сил, неумолимо тянул ее «поглядеть на торчка». Вздохнув и возведя очи горе, Кэти все-таки поддалась. Две согбенные фигурки, уподобившись горбунам из местных легенд, медленно потащились в сторону высокого здания.

«Невеста», как мысленно окрестила Кэти надувшееся облако, продолжала свой путь, увлекая за собой свиту из мириад более мелких облачков. В окружении газовой фаты, словно фея Моргана[7 - Персонаж сказаний о рыцарях Круглого стола, с которым связывают появление миражей, причудливых облаков, облачных «городов».], она прокладывала свой путь. Выпрыгивавший из-за облаков солнечный блин отбрасывал на землю фантасмагорические тени, казавшиеся ползущими по земле павшими ниц верными подданными небесной королевы.

А впереди, все выше и выше, вздымалась черная игла «Башни Лемуров». Остановившись выпить воды, Кэти сквозь преломление пластиковой бутылки наблюдала, как облако взгромоздилось на вспухшую крышу постройки, став похожим на скрепленный шпажкой «облачный» гамбургер. В воздухе разнесся очередной гул, звучавший жалобно и протяжно.

«Интересно, киты нерестятся?»

Кэти никогда не задавалась подобным вопросом, но увиденное до жути походило на брачные игры каких-то исполинских существ. Проткнутое башней, облако стало еще темнее, тяжело навалившись на ветхий исторический памятник. Немыслимое соитие объединило небо и земную твердь, соединенных причудой таинственного архитектора. От роившихся в голове мыслей Кэти, девушка вполне современная, неожиданно покраснела. Она скосила глаза на Олли, застывшего перед представшей перед ними сценой в каком-то немом благоговении.

Наконец, таинство завершилось. Облачная свита расступилась перед слезшим с пика башни еще больше раздобревшим облаком. Его точно распирало, как это бывает с идущим на нерест лососем. Кэти одернула себя, здраво рассудив, что, если давать волю такого рода фантазиям, можно легко загреметь в психушку.

Пырнув локтем заторможенного Оливера, девушка решила, что с нее хватит. Развернувшись, они двинулись в обратный путь, оставляя позади «Башню Лемуров».

Гигантское облако, подхваченное воздушными потоками, унеслось вдаль, отдав спешащих путников их мыслям и проблемам. Сверкнули молнии, Кэти подняла воротник легкой куртки. Вернувшийся к охам и стонам Олли едва поспевал за ней, отталкиваясь смешным альпенштоком. Впереди что-то пронеслось, с глухим стуком ударившись о землю.

Молясь, чтобы ноги еще немного потерпели это насилие, Кэти мимоходом поглядела в сторону упавшего объекта. Странно. Там явно что-то барахталось. Девушка когда-то давно, кажется, в «Ридерс Дайджест», читала, что бывают дожди из лягушек…

Нет, для лягушки уж очень оно большое…

Оно лежало перед девушкой, бессильно раскинув истончившиеся щупальца. Круглые рыжевато-красные глаза бессмысленно глядели в небо – туда, откуда его сбросила на погибель ветреная матерь. Мелкие чешуйки покрывали кожаные складки и наросты, вспучивавшиеся и опадавшие при последних вздохах создания. В прострации наблюдая корчи, Кэти автоматически отметила, что тварь начала застывать. Белые бельма быстро затянули огромные глаза, движения стали замедленными, судорожными. В конце концов оно застыло, выставив напоказ открывшиеся поры.

Теперь это был кусок пемзы, или прекрасно изготовленная стуковая скульптура… Не надо ни инструментов, ни воображения – все сделала неведомая извращенная сила. Наверное, чуть позже сюда придут люди и соберут жутковатый урожай. Конечно, ведь и таким захудалым отдаленным местечкам нужно чем-то привлекать туристов, что-то им впаривать, пополняя скромный местный бюджет.

Сзади послышалось сдобренное присвистами сопение Олли.

Кэти не представляла, какие чувства вызовет у него явившаяся картина. Для его «недюжинного» интеллекта все это и так стало серьезным потрясением. Одно, правда, она знала точно – ассортимент симпатичного магазинчика в деревеньке ожидает внеочередное расширение.









Шутка. Fraszka







«Прям как жирафы!»

Джерри с легкой ленцой наблюдал, как за окном купе медленно проплывают ажурные башни высоковольтных линий. Металлические конструкции огромной тяжести словно висели в воздухе, широко расставив стальные опоры. Узкий плетеный каркас вздымался над железнодорожным полотном, и Джерри подумал, что такую сеть мог сплести только паук-мутант. Казалось, по полю шагают голубоватые скелеты, уходящие за горизонт; подстерегающие свою добычу богомолы-великаны.

Вскоре вызвавшие любопытство праздного пассажира предметы скрылись, укутанные нанесенным с реки туманом. Джерри вздохнул и перевел взгляд на своего попутчика. От нечего делать он принялся строить догадки о его вероятном происхождении. Объект изучения сидел с каким-то отрешенным видом, не замечая ничего вокруг. Огромный мрачный детина, отгородившийся от мира стеной собственных мыслей.

«Занятно, о чем он думает?»

Попутчик походил на типичного деревенщину. Низкий лоб, надежно укрывавший голову от всяких лишних мыслей; грубые черты лица, толстый нос, прозрачно-пустые опущенные долу глаза. Одет дюжий молодец был в нелепое пальто, совершенно очевидно не подходившее ему по размеру. И этот резковатый, исходивший от невольного спутника запах… Он что-то навевал Джерри, но что, тот не мог пока понять.

«И где это его багаж…»

Пытливый от природы (и безделья) Джерри небрежно бросил взгляд в сторону детины. Нет, ни следа какой-либо поклажи. Чемодан самого любопытствующего надежно покоился на верхней полке купейного вагона. Будто почувствовав пристальное внимание, увалень поднял взгляд от своих грязных загрубевших рук.

«Пустыня Аризона!»

Любивший образные сравнения Джерри ощутил себя не в своей тарелке. Выпуклые глаза незнакомца, не вписывавшиеся в надбровный валик типичной гориллы, остановились на нем, не спеша выпускать бездельника из своего фокуса. Джерри почуял – нужно срочно разрядить обстановку. Будучи от природы не только любопытным, но и своего рода балагуром, он решил подшутить над неповоротливым с виду тупицей. И тут ему пришла в голову, как казалось, сногсшибательная идея. Вальяжно скрестив ноги, Джерри обратился к реднеку[8 - Реднек (англ. Redneck, букв. «красная шея») – американское, часто презрительное обозначение белого фермера, сельского жителя.]:

– Едете в дальние края?

Детина стиснул челюсти, мощные мускулы зашевелились под обветренной кожей. Бесцельно пожевав толстыми губами, он издал непонятный булькающий звук. Джерри добродушно улыбнулся. Откинувшись на сиденье, чуть поправил галстук – движение, которое обычно говорило его друзьям, что старина шутник готовится к новой проказе.

– А я вот тоже вынужден покинуть свое милое гнездышко. Но это ненадолго…

Джерри многозначительно замолчал, пытаясь разжечь хотя бы небольшой камелек интриги. Однако дубина сидел с совершенно апатичным видом: очевидно, его ничто не волновало. Опустив глаза к огроменным рукам, он внимательно изучал грязные ногти.

Поморщив нос от неприятного запаха, Джерри не унимался:

– Хочу, знаете ли, поправить здоровье. Вы ведь наверняка слышали о клинике доктора Питри? Рональда Питри…

Оторвавшись от ногтей, здоровяк молча уставился на спутника. Было видно, он напрягает мозг, но мысль так и не высеклась его холостым кресалом. Впрочем, Джерри в душе тихонько посмеивался: по крайней мере ему удалось наконец заполучить внимание соседа. Может, завяжется и разговор, а там – время пролетит незаметно.

– Ну как же, Рональд Питри – прославленный доктор, специалист в области хирургии. Его конек… нефрология.

Начитавшийся в приемной у дантиста различных медицинских изданий, Джерри смог выудить из памяти сложнопроизносимое для него слово. Из противоположного угла послышалось невнятное бормотание. Да, его попутчик не слишком-то разговорчив. Пребывая в уверенности, что его непременно требуется растормошить, находчивый путешественник решил прибегнуть к «тяжелой артиллерии».

– Так вот, совсем недавно меня стали донимать сильнейшие боли в пояснице. Просто кошмар!

Джерри подумал, что стал напоминать свою старую тетушку Маргарет. Ну, ничего – и ее опыт рассказывания всяких нудных медицинских подробностей может оказаться полезен. Увлекшись «созданием антуража», Джерри просунул пальцы под ремешки подтяжек.

– Ад-дские страдания! Будто водят раскаленной кочергой, переворачивая все потроха. Невозможно терпеть… Под занавес моя «вторая половинка» настояла на обследовании и… знаете, что у меня нашли?

Джерри наклонился к деревенщине в красноречивой позе. Голос его заговорщицки опустился до мягкого шепота. Покачиваясь, вагон нес их через глухой лес, деревья закрывали солнце, бросая тени на лицо незнакомца напротив. Он слегка шевельнулся, но не издал ни звука.

– Золото!

Упиваясь своим триумфом, Джерри так сказать «выложил все карты». Впервые в стеклянных глазах молчаливого «собеседника» мелькнуло подобие неподдельного интереса. На мгновение даже появился омерзительный фиолетовый язык, облизнувший потрескавшиеся губы. Джерри передернуло от отвращения, когда на него опять пахнуло какой-то дрянью. Но он тут же взял себя в руки – уж не заметил чего тот простофиля?

– Да, именно золото! Вроде как из-за нарушения деятельности желез секреции в почках и печеночных протоках начали скапливаться камешки. После обследования выяснилось, что это золотые слитки.

Джерри с торжествующим видом вытащил портсигар и, взяв сигарету, ловко вставил ее за ухо. Грязный охломон бросил на него быстрый, мрачный взгляд исподлобья. Было в нем нечто неприятное, заставившее придуривавшегося рассказчика чуток смутиться. В самом деле, опрометчиво вот так шутить с незнакомым человеком. Может, он юмора не понимает…

– Это была натуральная сенсация! Обо мне писали газеты, от журналистов отбоя не было. Слушок дошел аж до самого доктора Питри. И теперь я еду к нему, будут взяты образцы моих «почечных камней». Золотишко извлекут…

Заболтавшись, Джерри не заметил, как сидевший тихо попутчик осторожно запустил руку за воротник смешного пальто. Воротник съехал набок, обнаружив полосатую ткань. Вернувшийся из поднебесий лжи на землю рассказчик наконец проявил наблюдательность.

Больничная пижама!

Так вот чем несло всю дорогу – карболкой. Какой все-же странный тип.

«И чего он там ищет?»

Ответ не заставил себя ждать, появившись вместе с длинным и весьма острым кухонным ножом неприятных очертаний. Наверное, именно таким «рубанком» какой-нибудь повар в больничной столовой шинковал овощи. Боже мой!

– Что вы собственно…

Джерри побледнел, пытаясь отстраниться от надвигавшейся на него фигуры. Слюнявые губы-лепешки забормотали, чуть поблескивая в угасающем вечернем свете.

– Посмотрим… посмотрим… на золото…

Заскорузлые пальцы мясника сжали нож, поймавший лезвием зарево кровавого заката. Джерри чувствовал, что теряет сознание. Он должен звать на помощь, но она может прийти слишком поздно. Пытаясь как-то разрядить обстановку, он залепетал:

– Д-дорогой друг, я п-пошутил… Это всего лишь розыгрыш. Сталь, рассекшая воздух, была холодна к любому юмору.









Viagra inferno. Milosc z klami







Джаред перемахнул через невысокую ограду, его мокасины мягко приземлились на камни брусчатки. Стряхнув с ладоней хлопья краски, он осмотрелся. Поодаль на холме бравировал своей варварской красотой замок коннетабля. Башенки выпучивались из его каменного тела, придавая строению вид актинии или коралла. «Тусовались там точно клоуны», – Джареду вспомнились кадры из научно-популярного фильма о жизни вертких рыбок. Немного левее притулилось несколько магазинчиков, явно не представлявших из себя ничего привлекательного. А вот дальше… Это была лавка старьевщика, из тех, что битком забиты всяким хламом. Пнув дверь, Джаред оказался тесним рассыпающимися гамбсовскими стульями и чиппендейловскими[9 - Генрих Даниэль Гамбс – мебельный мастер восемнадцатого – девятнадцатого веков, Томас Чиппендейл – еще один знаменитый мебельщик.] сервизами. Попахивало подвалом и плесенью.

Джаред чихнул. Какая пылища. Но все равно лучше, чем сидеть среди тех старперов в отеле, играющих в гипертонический тотализатор: «Кто за то, что у Марни сегодня будет высокое давление? Делайте ваши ставки, господа!» Здесь, на барахолке, гораздо интереснее. Возможно, заговорила наследственность: кузен Джареда, Родди, обожал старые штучки-дрючки, в особенности тащился от ювелирки. Однажды он приобрел у Сотбис[10 - Сотбис – в числе уважаемых британских аукционных домов.] пасхальное яйцо «с дурной репутацией». Красивое, с изображением ажурных ворот, за которыми виднелись очертания усадьбы и часовой башни. Сюрприз можно было увидеть лишь в полночь, когда стрелки миниатюрных башенных часиков останавливались на двенадцати… Кузена нашли без признаков жизни. Рядом, на столе, стояло яйцо, ажурные воротца были приоткрыты… Помнится, газетчики обозвали это дело «Ужасом Фаберже[11 - Карл Фаберже – прославленный ювелир.]».

Пританцовывая, Джаред прошелся между рядами замшелой рухляди и вдруг остановился: перед ним с царственным достоинством высилась внушительных размеров кровать. Темное потрескавшееся дерево матово поблескивало, огромный балдахин покрывал столбики, ниспадая складками наподобие мантии глубоководного кальмара.

Визитер тихонько присвистнул. Из полутьмы балдахина на него глядели две на редкость отвратительные хари – злобные твари с топорщившимися рогами и клыками своими распростертыми крыльями образовывали что-то вроде изголовья. Протянув руку, Джаред коснулся звериных морд – сухая поверхность, как будто слегка чешуйчатая. Подушечки пальцев уловили едва заметную вибрацию, как если бы под лаковым покрытием непрестанно билось деревянное сердце.

– Понравилось? – лавочник, протискивая тучное тело меж нагромождений предметов, приблизился к потенциальному покупателю бочком. – Восемнадцатый век, Франция, мастер неизвестен… Но вы только посмотрите, какая почти что филигранная работа. Выше всяких похвал!

Жиртрест булькнул пузом. «Туда запросто бы влез тот замок вместе с горой», – подумалось Джареду. – «Мужик, видать, страдает от метеоритов… метеоризма». Щеки торгаша разнесло вроде как флюсом, но Джаред был уверен, что «барабанит» их не гной, а избыток жира. Колбасного цвета рука торговца ненадолго зависла над одной из двух омерзительных горгулий. Особо мнительные вряд ли могли бы спокойно спать в компании столь «милых» крошек. Брезгливо поморщившись, продавец мизинцем смахнул с деревяшки приставшую пылинку.

– По секрету, сэр, только вам. Когда-то владелец этой штуки верил, что она способна помогать ему… ну… в делах интимного толка. Вы понимаете меня, сэр?

Джаред криво ухмыльнулся, показав сломанный резец. Интерес к предмету мебели у него троекратно возрос. Осмотрев остов кровати со всех сторон, он уже определился. Эта развалюха идеально впишется в их с Гарриет готический интерьер. Особенно ему запали эти уродины у изголовья. Сунув пачку банкнот в сальные лапы хозяина комиссионки, Джаред получил «свою красотулю».



Вечером мебельный фургон доставил покупку к дому ее нового обладателя. Двое дюжих молодцев, кроя все на чем свет стоит, с трудом втащили кровать на второй этаж. Смешав коктейль, Джаред повалился на обновку. Поднялась туча пыли, посыпалась какая-то труха, что-то заскрипело и заскрежетало. В пылевом облаке злобные деревянные уродцы на изголовье кровати усмехались и корчили рожи…



Обжигающая лава неведомой доселе страсти заполнила все поры его горячего тела. Джаред откинулся на подушки, пока Гарриет терлась о его скулу своей бархатной щекой. Извивы ее волос, изгибы тела, белоснежная плоть – все отражалось в огромном зеркале, дразнившем своими отблесками разгоряченное воображение Джареда. Шумом страстного моря доносились шепоты и всхлипы, влажные слова любви магическими заклинаниями наполняли затемненное помещение.

Глаза мужчины на секунду приоткрылись, отсветы и полыхание в зеркале резали зрачки, плавные линии Гарриет дарили наслаждение, ласкали глаз… но чего-то не хватало… какая разница… Качели исступления возносили Джареда к порочным небесам, такого с ним еще не было… Когда все было кончено, Джаред без сил провалился в яму усталости. Эта ночь выжала его до последней капли.

С момента приобретения «площадки для любовных игр», как нарекла кровать Гарриет, спокойные денечки для Джареда закончились. День сменялся ночью – и начиналось секс-шоу. Пот инкрустировал тела сверкающими бриллиантами капель, пряди мокрых волос отливали серебром, спальня напитывалась жаром исступленно извивающихся тел. Джареду чудилось, что он стал древним богом вулканов, старающимся удовлетворить ненасытную богиню любви…

Ловя ртом раскаленный, полный дразнящих феромонов воздух, парень попытался ухватиться за скульптуру позади него. Он попросту боялся быть смытым накатывающим приливом страсти. Внезапно он почувствовал, словно по его ладони провели влажным наждаком. Так случилось, когда однажды в парке к нему подбежал пудель. Виляя хвостом, он облизал Джареду руки.



Ночь тащилась за ночью, а он, Джаред, превращался в живого мертвеца из киношки Джорджа Ромеро. И, судя по всему, угрожающе надвигалась новая «заварушка» в стиле лучших сцен Эммануэль. Между тем главный персонаж этого «эротического комикса», самец-мачо, был не просто выжат, нет, его точно пропустили через машинку для обезвоживания. Не человек, а сухофрукт для мюсли, которые так любит его драгоценная Гарриет.

Гарриет. Красивое имя, многозначное, особенно учитывая, чем стал ее герой-любовник, ощущавший себя Дядей Томом[12 - Намек на произведение американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», поднимающее проблему положения афроамериканцев.], надрывающимся на секс-плантации. Джаред вгляделся в свое отражение в зеркальной панели шкафа-купе: темные круги, припорошенное бледностью, как мукой, изможденное лицо. Бро, ты выродился в конченого гота!

Позади же зловеще высилась проклятая кровать… Его так и подмывало сбросить этот материал для пилорамы прямо из окна спальни. Нельзя, Гарриет будет в ярости. Она буквально влюбилась в предмет, чуть ли не ластилась к нему… Похотливая кошка! А ему так надоело гонять крота в норку.



С испугом осознав, что наступает неизбежный вечер, Джаред всей душой взалкал судьбы ветхозаветного пророка, сумевшего остановить солнце и луну. Как его звали? Кажется, Иисус Навин. После любовных игрищ Джареда мучили кошмары. Обычно, так было раньше, он просто крепко засыпал и дрыхнул до противного писка будильника. А теперь…

Теперь ему приходилось зреть серый холодный зал. Посреди него стол, сияют свечи – восковые пальцы, щекочущие воздух пламенеющими ногтями. Хмурый мужик с косичкой, похожий на Вилли Нельсона[13 - Нельсон, Вилли (род. 1933) – американский певец и композитор.], ведет за руку девицу в пышном старомодном платье. Шуршат юбки. Джаред пытается кричать, проснуться, он устал от секса, с него хватит… Но треклятый сон продолжается. Доносятся смачные шлепки, свистит, рассекая воздух, кнут, пахнет шоколадом и мышами[14 - «Мышиный» запах присущ разрекламированному афродизиаку «шпанская мушка».].

В следующее мгновение следует смена декораций. Теперь перед ним городская улица. Видно плохо, все смазано, как в тумане. Из него выныривает раскачивающаяся фигурка. Силуэт вызывающе покачивает бедрами, длинные ноги в туфлях чертят на асфальте кривые линии – дама явно навеселе. Сзади что-то пронеслось, упало на землю. Мини-дельтаплан? Непонятный предмет с крыльями. Женщина не заметила, продолжая плестись сквозь сероватую дымку. Впереди фонарь, вывеска забегаловки. Аргоновые лампы лизнули ее шею, их свет оставил мазок на открытом женском плечике.

Багровый мазок.

Может, дело не в свете? Мясного цвета пятно растет, оно растекается, смещается ниже. Из туманной мглы к девице тянется скрюченная лапа. Леди падает, кричит. Ее силиконовые губы накачиваются ужасом, превращаясь в автомобильную покрышку, округляя рот, а черная тень чулком натягивается на избранную жертву… на избранную…



Вокруг торжествовал ад. Казалось, бежевые обои впитали в себя бушевавший в крови огонь, став пунцово-красными. Как губы упыря, как губы Гарриет. Кровать содрогалась, деревянные подпорки-колонны тряслись, готовые вот-вот обломиться и рухнуть. Алый мир исходил испариной, огромное зеркало перед кроватью кривлялось, пятна приглушенного света ночников скакали сонмом собравшихся на шабаш ведьм. Джареду чудилось, что от кровати исходит жар, который подпитывает его, циркулирует по кровеносной системе, надрывая артерии, растягивая жилы, сжимая мускулы. Воздух толчками, с надрывным хрипом вырывался из горла. Джаред приоткрыл глаза, сверкнули белки. Пот мешал видеть, тело Гарриет заслоняло Вселенную. Зеркало бесстыдно отражало дрожащие тела, трепыхавшиеся на «площадке для любовных игр»… И вновь на подкорке отложилось: что-то не так. Чего-то в этой картинке не хватает… Гарриет прильнула к мужчине и все перед ним взорвалось мириадами молний и искр.



Встав сварить себе кофе (Гарриет поднялась раньше и уже принимала душ), измочаленный и выпотрошенный Джаред все-таки ухитрился включить приемник. Передавали последние новости. Ничего особенного: политика, склоки, «звезды», сплетни… А вот это уже не пропустишь. Джаред сделал погромче – в Сохо обнаружили зверски убитой какую-то стриптизершу. Подробности шокировали, женщину задрало некое животное, на теле остались глубокие следы от подобия клыков.

– Мать вашу! Бродячие собаки…

Джаред вернулся в спальню, кинул на кровать рубаху. Пора собираться, работа не ждет, назначена встреча. Случайно задев одну из деревянных тварей у изголовья, он отдернул руку: резное рыло оказалось горячим и… влажным. Поднеся запястье к глазам, он увидел яркий мазок алого цвета. Почувствовал металлический запах. Кровь. Вот тогда он вспомнил, чего не увидел последней пылкой ночью, чего не было. В зеркальном отражении не хватало одной из гнусных горгулий.



Взяв толстяка за грудки, Джаред припер его к стенке. Лавочник задыхался, похожие на ягодицы щеки покрыл румянец, изо рта доносилось тяжелое дыхание – пахло мятными леденцами. Торгаш упирался, но Джаред надавил коленом куда следует и чувачок раскололся, что твой гнилой орешек.

– Бога ради… не надо… я скажу… но это все сплетни старух, б-бред… она… она принадлежала маркизу… он был уверен… уф фрк… что кровать дарует ему силу… мужскую…

Тренированные пальцы Джареда сильнее стиснули шею пузана. Тот протестующе закряхтел, лопнула пуговица, щелчком отлетела к старинному бюро.

– Как она дает силу?

– Я слышал… знаю… хр-р… что через кровь… это все легенды… те бестии на изголовье… они в-вроде как живые… черная магия… оживают… летают… по ночам нападают… пожирают и п-пьют кровь и дают набухать…

Джаред скрипнул зубами. Оттолкнув толстяка, он дал ему отдышаться. Глаза последнего чуть не вывалились из орбит. Не ровен час, шлепнутся на пол. Закурив, Джаред тихо спросил:

– Как звали первого владельца кровати, ну, того маркиза?

Всхлипнув, хозяин лавки выдавил стон:

– Де Сад… Его звали маркиз де Сад…









Судьба-индейка. Indyk losu







Моисей Израилевич Кац всю свою сознательную жизнь отдал служению Кулинарной Музе. С тех самых пор, как в коммунальной квартире до колыбели маленького Мойши впервые донеслись «соблазнительные» запахи соседского варева, он стал верным воином ножа и сковородки. После техникума в советское время Моисей орудовал на заводской столовке, продавая из-под полы стыренную свинину.

Когда посыпался СССР и многие его знакомые подались в Землю Обетованную, Мойша нашел тепленькое местечко, и не где-нибудь, а в Метрополе! Потихоньку он подмял под себя всю тамошнюю кухню, а опосля разжился собственным бизнесом – открыл свой персональный ресторан с говорящим названием «Синай»[15 - Гора, упоминаемая в Библии. См. Священное Писание.]. Потянулась соответствующая публика, завязывались нужные знакомства.

В 90-е клиентами Моисея Израилевича были бизнесмены, депутаты и воры в законе. Он до сих пор бережно хранил в своем шкафу пересыпанный порошком от моли малиновый пиджак – подарок одного из криминальных авторитетов. Расшаркиваясь с высокородной публикой, Кац был предельно жесток с конкурентами, круто зачищая бизнес-территорию от соперников. И при этом успевал вести собственное шоу на ТВ, в самый прайм-тайм.

В передаче «Закон Моисея» он шинковал капусту, измельчал в порошок разные травы, по-научному варил картошку и учил уму-разуму подрастающее поколение кашеваров. Но главное – он занимался своим любимым делом: готовил блюда из индейки. Вообще, это был его конек. Индейка жареная, вареная, приготовленная на пару, превращенная в «конфету»…

С почти садистским удовольствием Кац вгонял в сочное упругое мясо деревянные шпажки, протыкал и надсекал пупырчатую кожицу, сыпал соль и перец в сочившиеся кровью раны несчастной птицы. Хрустели перебиваемые суставы, лопались сухожилия, дробилась кость, потрошились безмолвные тела. Под внимательным оком камеры Моисей неистовствовал, придумывая новые способы пытки и увечий для упитанной птички. Сколько он их переготовил – не счесть. Ежели потрудиться и собрать кости всех жертв, положенных на алтарь Мишлена[16 - Знаменитый путеводитель по лучшим ресторанам мира.], можно было бы выстроить точную копию Эйфелевой башни.

Коронным же блюдом в этой «пытошной» являлось приготовление целой индюшки, которую обезглавливали прямо на глазах у миллионной аудитории. Мамаши истерили, дети визжали, «правильные» народные избранники возмущались, требуя запретить кровавое зрелище. Но Моисей лишь ухмылялся и наблюдал за растущими рейтингами – связи покрыли его непроницаемой броней.

Броня-то броня, но у нашего «броненосца» нашлась таки ахиллесова пята. Сердечко у Мойши давно уж пошаливало – сказывалась напряженная работа. Насаживая исковерканные сердца индеек на бамбуковую шпажку, Кац думал о собственном трепыхающемся вразнобой органе. К врачам он ходил, правда, на регулярное лечение не хватало времени.

Заниматься здоровьем необходимо, это как пить дать, но есть дела и поперспективней: намечалось расширение бизнеса, приезжали иностранные гости. В общем, не до сердечных шумов.

Вот это-то Моисея Израилевича и подкосило.

Он как раз рубил портулак[17 - Растение, используемое в кулинарии как пряность.] в очередном выпуске «Закона Моисея», когда его хватил удар. Мотор забарахлил, руки повисли плетьми, ноги подкосились. Он словно куда-то несся, а слова и вскрики столпившихся вокруг людей доносились как сквозь толщу воды.

Свет сузился до маленького окошка, к которому и устремился наш шеф. Он прекрасно ощущал свое тело, чувствовал необычайную легкость и даже душевный подъем. При этом он полностью отдавал себе отчет в том, что находится при смерти и что ждет его отнюдь не райское блаженство. Праведником назвать его язык не поворачивался. Моисей улыбнулся, вспоминая прожитую жизнь: пьянство, гулянки, измены… Воистину Сарочка, его последняя жена, хлебнула с ним лишку.

Интересно, за какой именно грех ему придется держать ответ первым? Моисей ни о чем не жалел.

Вертясь и крутясь в подобии кротовой норы, Мойша несся к светящемуся объекту. Все именно так, как обычно описывают околосмертный опыт… Если бы он мог с кем-нибудь поделиться своими наблюдениями…

Тоннель, сквозь который он летел, расширился; свечение увеличилось и стало почти нестерпимым. Теперь из белого оно сделалось пурпурным. Кац со всей дури влетел в какое-то необозримое пространство, заполненное красным туманом, оседавшим на его очках (и они здесь?) кровавыми каплями.

Весьма неуютная локация.

Поеживаясь, Моисей всматривался в туманную мглу. Из нее, раскачиваясь, выплывали два подозрительных силуэта. По мере приближения они обретали все более четкие контуры. Рогатые! Горбатая парочка проковыляла к Мойше, ужасая невыразимым уродством.

Один, что потолще, сжимал в растопырках немаленьких размеров том. Сдув с него пепел, он зашуршал пергаментными страницами. Другой черт стоял чуть поодаль, безучастно ковыряя в ухе. Он широко зевнул, и Кац внутренне содрогнулся, увидев острые зубы, покрывавшие не только рот, но и язык демона.

– Нуте-с… Так как вас по батюшке?

Первый бес остановил на вновь прибывшем взгляд поросячьих глазок. Мойша, глотая ком в горле, дрожащим голосом назвал свое имя. При этом подумал, неужели в сверхъестественном мире не способны узнать такой пустяковины?

Черт рылся в бух-книге. Страницы переворачивались, шурша змеиной чешуей. Они шептались, шушукались, точно сонм потревоженных призраков. Наконец, звериный коготь подчеркнул нужную строчку. Возникла вспышка, как от старинного фотоаппарата; в воздух поднялось небольшое облачко.

Захлопнув книженцию, демоническая сущность взмахнула лапой, указывая на кружившийся перед Моисеем пунцовый туман. Послышались шум воды, металлический звук, бряцание, какая-то возня. В сердцевине туманных волн что-то шевельнулось. Показались очертания – нечто круглое, неуклюжее, с отвисшими боками. Оно чапало к Мойше, смешно переваливаясь из стороны в сторону.

Кац повеселел – он узнал эту сногсшибательную фигурку. Неужели ему суждено провести вечность в компании своей тещи, Розы Амальриковны? Насолил он ей, конечно, будь здоров…

Раскрыв объятия, Мойша ждал свою разлюбезную маму. Туман поредел, освобождая из своих пут двигавшийся к шефу объект. Толстое тело несли тонкие ножки, вытянутая шея венчалась крохотной головкой с длинной соплей. Нет, при всем уважении, это явно не Роза Амальриковна.

Бокастая индейка, воинственно распушив перышки, нагло шагнула к испуганному Кацу. Что все это значит?

Сзади раздалось сиплое перханье: главный черт закашлял серой.

– Он в полном вашем распоряжении!

Мойшу грубо пихнули в спину. От такого беспардонного обращения начальник «Синая» завертелся волчком, проваливаясь и уходя вниз, вниз, вниз…

Туман расступился. Перед Моисеем Израилевичем была идеально надраенная кухня. Тут все, что необходимо – включенная плита, пышущая жаром духовка, ряд остро наточенных ножей, топорик для рубки мяса, молоток, блендер, ступка с пестиком, соковыжималка, мясорубка, микроволновка, раскаленная докрасна вафельница.

На застывшего перед этим кулинарным эльдорадо повара наплыла черная тень. Распустив соплю, индейка нависла над человеком, который как-то съежился, сдулся, уменьшился, напоминая проколотый шарик. Птица наклонила голову набок, стрельнула черным глазом. Мойша никогда не видел, чтобы птичий клюв мог так растягиваться в зловещей улыбке. Но именно это и происходило – отбившаяся от рук индюшка улыбалась.

Надев поварской колпак, она вытащила деревянные шпажки…









Пальчики помнят. Gra na cztery rece







– Дьявол его разбери! Вздумалось ему помирать когда ни попадя!

Оппенхаймер яростно дернул себя за рыжий ус. Будучи импресарио недавно преставившегося пианиста-виртуоза Германа Герта, он терпел с его смертью огромные убытки. Нервно расхаживая по комнате венской квартиры, делец изрыгал проклятия, потрясал бессильно сжатыми кулаками. Массивные брелоки на цепочке, пронизывавшей его жилет, раскачивались и позвякивали в такт телодвижениям своего владельца.

– Вот она, благодарность! Я его можно сказать вывел в люди, одел, обул, накормил – а он со мной так обошелся! Оставил без гроша в кармане!

Злобный голос гремел под лепным потолком, стесняя слух гипсовых амурчиков. Топорща усы, Оппенхаймер повернулся к спокойно сидящему в роскошном кресле тощему субъекту.

– Вы только вообразите, герр доктор, я его взял буквально со дна общества и поднял на самые небеса музыкального олимпа… Все, слышите, все, чего он достиг – он достиг благодаря мне! Негодяй! Такие деньги!

Мысль об утекающих сквозь пальцы денежных потоках вызывала у Оппенхаймера почти физическую боль. Весь в мыле, рассерженный и буйствующий, он походил на старого верблюда, которого вдруг лишили любимого водопоя. Да как он посмел?! В тот самый момент, когда должен был случиться апофеоз, когда все уже готово – афиши расклеены, билеты раскуплены. Когда взят аванс, а на концерте будут присутствовать господа голубых кровей.

Все рухнуло в одночасье.

– Именно дьявол тогда бросил Герта в этот проклятый открытый экипаж. И это в стоявшие тогда морозы! Он заболел – а я теперь стал должником… А какие мы могли бы сделать дела…

Паркет треснул под тяжелым каблуком глубоко огорченного импресарио.

Имя Германа Герта в то время гремело по всей стране. И не было ни одного модного салона, ни одного местечка, где бы о нем не слышали. Еще бы! Ведь во многом ему удалось обскакать самого Листа[18 - Намек на бесподобного пианиста Ференца (Франца) Листа (1811–1886).]. Когда Герт садился за рояль, его руки начинали жить собственной жизнью.

Гибкие пальцы, казалось, теряли суставы и превращались в каучуковые, споро перебегая по клавишам фортепиано. А что за звуки они извлекали! Руки маэстро обретали ловкость каракатиц, сливаясь и разъединяясь в каком-то колдовском танце. И на свет являлась мелодия – то страстная, то спокойная, грусть и печаль уступали место торжествующей радости, околдовывая слушателей, ввергая их в транс…

Отныне все это стало историей.

Неожиданная болезнь и скоропостижная смерть Герта перечеркнули все честолюбивые замыслы Оппенхаймера, наложившего лапы на творчество музыканта. Подумать только, что будет твориться в Венской опере! Что он будет объяснять мсье Боннэ, влиятельному финансисту, вложившему часть своих средств в мировое турне Герта? И, самое страшное, как отнесется ко всему этому монарший двор?!

Все эти мысли полоснули Оппенхаймера по сердцу. Широкий лоб болезненно сморщился, обнаружив множество глубоких складок, походивших на след когтей разозленного тигра. И этим тигром была жадность. Музыкальный делец не мог поверить в происходящее – целое состояние уплывало из рук, исчезая за горизонтом грозящей ему катастрофы.

В отчаянии импресарио со всей силы вломил кулаком по столу красного дерева. Бриллиант на его мизинце заиграл радужными красками.

И в этой комнате, в которой разразилась эмоциональная буря, был лишь один уголок спокойствия. Безразличный ко всему доктор Фрункель допустил только одну вольность – забарабанил мертвенно бледными пальцами по подлокотнику кресла. Лицо герра доктора, лишенное крови, анемичное и застывшее, никогда не становилось полем битвы бушующих чувств. Длинный и бесцветный, он походил на мелок от тараканов.

– Черт побери! Что же мне делать?

Сотрясаемый нервной дрожью, Оппенхаймер воззрился на своего давнего товарища. Фрункель все еще сидел, размышляя о чем-то и выстукивая легкомысленный мотивчик:

Тра-та, тра-та, тра-та-та!

Оппенхаймер вновь стиснул кулаки. Намечалось второе пришествие бури. Не замечавший до этого ничего вокруг Фрункель вдруг порывисто поднялся. Наблюдалось неожиданное для него оживление. Тонкие губы дрогнули, глаза проницательно сверкнули. Обращаясь к импресарио, герр доктор милостиво позволил словам покинуть темные недра своего рта:

– Вы знаете об опытах Алессандро Вольта?

Далекий от музыкальных тем вопрос поставил Оппенхаймера в тупик. Напряженно посапывая, он задумчиво подкрутил растопыренный ус. Вольта? Где-то он уже слышал это имя. Рыжие пучки волос вокруг зеркальной лысины опасно вздыбились, свидетельствуя о напряженном мыслительном процессе.

– Это что, новомодное увлечение? Навроде животного магнетизма или месмеризма[19 - Месмеризм представлял собой развитие теорий шарлатана восемнадцатого – девятнадцатого столетий Франца Месмера о животном магнетизме, целительной энергии.]?

– Не совсем. Здесь речь идет о новом виде энергии, об электричестве. Удивительная вещь, способная заставить лягушачьи лапки танцевать канкан. И еще много чего можно проделывать с этой материей, если правильно направить ее, заставить течь по нужному руслу…

Герр доктор вновь погрузился в свои мысли. Он давно интересовался данным предметом, возможность обуздать молнию манила его, почти ослепляла. Чем он не Зевс, не Юпитер? У самого Фрункеля была небольшая мастерская в подвальном помещении одного особнячка в самом центре Вены. Бесконечными вечерами он предавался своему скромному увлечению, колдуя над машиной особой конструкции. Вероятно, теперь ему удастся испытать ее в полную силу… Что там писала госпожа Шелли[20 - Вспоминается Мэри Шелли, небезызвестная создательница «Франкенштейна».]?

Фрункель улыбнулся, превратившись в череп из старинной костницы. Белое лицо слегка зарумянилось, нагло нарушая привычную для него однотонность. Теперь он меньше напоминал цыпленка, приготовленного по заветам кошерной кухни[21 - В соответствии с заповедями иудаизма, из птицы, которую вы намереваетесь съесть, нужно непременно выпустить кровь.]. Внимательно вглядывавшийся в костлявую фигуру Оппенхаймер уловил состоявшуюся перемену:

– Если у вас есть какое-то предложение, я вас слушаю…



Двое людей стояли чуть поодаль, пока хмурые гробовщики извлекали на свет божий огромный дубовый ящик. Оппенхаймеру пришлось задействовать кое-какие ниточки, «позвенеть» деньжатами, пустить в ход имеющиеся связи. Теперь они с Фрункелем стояли на безымянном кладбище, наблюдая работу могильщиков. Черная земляная куча быстро росла, засыпая мраморное надгробие с надписью «Герман Герт…».

Лопаты полосовали землю, вырезая, выгрызая из ее объятий вернувшееся к праху человеческое существо.

Пахнуло перегноем и сыростью, импресарио зябко передернул плечами. Заметив это, Фрункель изогнул прорезь рта в кривой ухмылке. Оппенхаймер, на его взгляд, всегда был немного трусоват. Даже в собственной вотчине – области театральной, – ему не хватало смелости и дерзкого полета мысли. Задумчивость эскулапа прервал начавший накрапывать дождь; нетерпеливый доктор сильнее сжал ручку своего маленького саквояжа. В нем – все, что им сейчас необходимо.

Сильный порыв холодного ветра донес слова Фрункеля:

– Герт угас стремительно, похороны согласно его завещанию прошли скромно, без особого шуму. Так что, похоже, светское общество ни о чем пока не догадывается. Кроме того после погребения времени прошло немного. Все это значительно облегчает нам нашу задачу… Весьма удачно!

Плотнее укутавшийся в шелковый шарф Оппенхаймер неодобрительно покосился на спутника. «Удачно» по его мнению не слишком подходящая здесь формулировка. Правда, кое-что из сказанного дорогим герром доктором действительно было истиной. То, что предстояло сделать, побуждало импресарио внутренне сжиматься, чувствовать себя испуганной черепахой. Стараясь унять зачастивший пульс, суеверный «искусствовед» мысленно твердил, что это крайне необходимо. Тем более все произойдет быстро…

Наконец земные недра изрыгнули мореный прямоугольник дерева.

Отряхнув остатки почвы и отвинтив упрямые болты, державшие его крышку, могильщики поспешно отошли в сторону. Гроб Германа Герта предстал перед очевидцами во всей своей «макабрической» «красе». Его бока полоскали солнечные отблески, метавшиеся по матовой поверхности ритуального объекта. Налетевший ветер наподобие крыльев раздул полы пальто Фрункеля, с мрачной решимостью приблизившегося к недвижно лежащему мертвому телу.

Саквояж был открыт, закипела работа.

Последнее, что увидел Оппенхаймер – появившийся из бархатной подкладки ланцет. Затем он отвернулся, вверив все в опытные руки герра доктора.



В комнате, буквально заваленной предметами искусства, было довольно тихо. Тихо, если не считать некоторых настораживающих звуков.

Сидевший в своем любимом кресле Оппенхаймер беспокойно заерзал. Сторонний непосвященный наблюдатель мог бы подумать, что в смежной зале наш широколобый друг разводит сорок. Но приглушенный стрекот принадлежал не банде пернатых, а исходил от внушительного металлического аппарата. Он был собственной разработкой Фрункеля и подпитывал электрической энергией нечто, скрытое под стеклянным колпаком на одной из верхних полок. Именно этот предмет вызывал неприятные ощущения у достойного импресарио…

После кладбищенского променада, оставляя Оппенхаймера наедине с его судорожно сжимающимся желудком, Фрункель предупредил сообщника о некоторых обязательных «процедурах». Да, «процедурах», так они условились это называть. И теперь приближалось время, когда нужно было к ним приступать.

Скосив глаза по направлению к треклятой комнате, театральный агент испустил негромкий стон.

Ничего не поделаешь – надо!

Заставив неимоверными усилиями оставить мягкий покой кресла, Оппенхаймер проковылял в залу. Чуть позже он вернулся, слегка дрожа и отворачивая голову от того, что был вынужден сжимать в руках. Небольшое и цепкое, оно примостилось у него на коленях…

Так, что там говорил Фрункель? Нужно осторожно массировать, чтобы… как он там выразился… «пробудить» профессиональные навыки. Мой бог, какое же оно холодное! На ощупь предмет был просто ледяным куском мрамора, но Оппенхаймер смело начал разминать «деталь» пальцами. Единственное, что его согревало в тот момент – это грезы о предстоящем денежном куше.



Здание Венской оперы озаряло сияние.

Нарядные дамы и кавалеры прибывали в торжественных экипажах, окруженные блеском пелерин, бутоньерок и утонченным запахом дорогих духов. Грянул тот самый день, который столько раз воссоздавал в своих мечтах импресарио Германа Герта. Ничто теперь не могло разрушить его планы.

Фрункель, верный друг, хлопотал над последними важными штрихами. С черного входа в Оперу был вкачен тяжеленный ящик, спровоцировавший толки и пересуды среди транспортировавших его грузчиков. На вопросы обескураженного руководства уважаемого учреждения было отвечено – причуда гения. Ну что же, этот маленький каприз не так уж и трудно реализовать.

Правда, Фрункель выдвинул еще одно условие: на сцене должны установить ширму, прикрывающую музыканта со всех сторон. Без нее всемирно известный артист выступать не станет. Круглые глаза и удивленные возгласы сгладил звон денег – и час ноль настал. Оппенхаймер в нетерпении расхаживал, скрытый бархатной занавеской, покуда в центре на постаменте размещали царственный рояль.

Сегодня он будет править в этом королевстве музыки.

Возмущенные голоса недовольных несуразным реквизитом смолкли с первыми же аккордами. Тонкие пальцы, выглядывавшие из-за плотной ширмы, принялись извиваться, напитывая атмосферу чарующими звуками.

Да, это был неподражаемый стиль Германа Герта!

Словно тысячи серебряных иголочек пронзали пространство, впрыскивая в окружающих бодрящую дозу адреналина. Виртуозное мастерство пианиста превращало музыкальный инструмент в станок, ткущий тончайшее музыкальное кружево. На этом холсте оживали фольклорные персонажи, смелый Сигурд разил злобного дракона, а в сердцевине гор звонко стучали сотни молоточков трудолюбивых сказочных гномов.

Глядя на завороженные лица слушателей, Оппенхаймер, до этого нервно грызший ноготь, успокоился. Все идет как по маслу – никто ничего не заподозрил.

Мозг импресарио вновь заработал как счетная машинка, подсчитывая барыши с проданных билетов… Несмотря на вращение в около культурных сферах, Оппенхаймер остался чрезвычайно приземленным человеком: если искусство не конвертировалось в «презренный металл», оно его не интересовало.

Поглядывая из укрытия за бархатными занавесями, импресарио с холодком думал, какой бы разразился скандал, если бы только кто-нибудь пронюхал…

Если бы кто-то заглянул за ширму, его глазам предстала бы фантасмагорическая картина, достойная кисти Босха[22 - Босх, Иероним (ок. 1450–1516), нидерландский художник, прославился изображением необычайного и «ноктюрнального».]. Две белоснежных (от впрыснутых герром доктором веществ) руки исправно стучали по клавишам, порождая волшебную мелодию.

А дальше… дальше ничего не было.

Сразу от рук отходили металлические провода, уходившие в спрятанный за сценой ящик разработанной Фрункелем вариации вольтова столба. Именно она снабжала отрубленные «запчасти» искристой «кровью» – юркими электрическими разрядами. Медик, в котором неожиданно проснулась коммерческая жилка, объяснил шокированному его идеей Оппенхаймеру, что «оживлять» все тело – нерентабельно. Придется, конечно, пожертвовать педалями, но…

Немного поразмыслив, импресарио вынужден был согласиться: все-же легче возить по миру пару конечностей, нежели кантовать целое тело. Да и зачем это делать? Ведь и часть прекрасно справляется, музыка так и льется.

Пальчики-то помнят…









Управляющая компания «Аверно». Zmiana gospodarza







Старые подруги разговорились после долгой разлуки:

– Рассказывай, как ты тут устроилась, на новом месте!

Степанида прихлебнула жидковатый чай из дешевенькой кружки. Она сидела на кухне обычной многоэтажной хрущевки. В соседней комнате работал телевизор, обрывками доносились шаблонные фразы очередной мыльной оперы. Ее приезд к Гале казался делом спонтанным: проезжала мимо, задержалась. Теперь вот сидит, чаевничает. Галина, женщина в годах, седоватая, в теплом пуловере и мягких домашних тапочках, присела напротив, заботливо подливая воду в заварочный чайник.

– Как устроилась… Да что тут рассказывать-то. Район у нас хороший, тихий. Рядом старинный парк, большое озеро. Природа – прелесть! Ты же знаешь, на старом месте такого не сыщешь…

Где-то с год назад Галина Петровна Семушкина вдруг решила поменять свою жизнь и переехать из пыльного и грязного Авокадово[23 - Вымышленный географический пункт на карте придуманной Моором страны.] в небольшой уютный городок. Поднакопив «денежку», кое-что распродав, она перевезла весь свой нехитрый скарб, приобретя однушку в спокойном местечке, чуток на отшибе. Новоселье прошло без сучка и задоринки, соседи оказались в целом людьми неплохими. Вот только случилась небольшая заварушка: сменилась старая управляющая компания. Дело это пришлось аккурат на переезд Галины.

– Собралось много людей, жильцы дома как горох высыпали во двор. Все ждут, головами вертят – что будет дальше. «Причаливает» красный мерс, яркий, аж в глазах рябит. Дверка открывается, вываливается оттуда низенький товарищ. На голову нахлобучил нелепый берет, на носу темные очки, как у Лепса. Идет к нам, смешно переваливается… Мы на него уставились, а он: дом теперь будет обслуживать другая фирма, нужно договор перезаключать. Вот так! Тут, конечно, галдеж поднялся. А Митька, местный бездельник, вдруг и скажи – «Черта лысого он им что подпишет!». Коротышка уже собирался уходить, как с разворота повернется к Митьке. У того в кармане пузырь был, так он у него – ба-бах! Водяра по штанам потекла.

Степанида хмыкнула. Надкусив чугунное печенье, она посмотрела в окно. Во дворе, переступая на кривых ногах, мел улицу дворник. Странно, как ловко работала его метла. Бумажки и мусор исчезали за один прием, будто их внутрь березового веника какая сила засасывала. Хромая, дворник приблизился к первому этажу, к тому месту, где сидели подруги. Но, удивительное дело, Степаниде так и не удалось рассмотреть его лица.

– А знаешь, после смены компании стало даже лучше. Прежде, бабы говорят, мышей и крыс здесь было видимо-невидимо. А нынче исчезли, как сквозь землю провалились.

– Наверняка их съел тот здоровый котяра. – Степанида кивнула в сторону двора. На ближайшей лавочке развалился большой черный кот. Он чем-то напоминал льва: пышная шерсть топорщилась, создавая вокруг его морды подобие пышного воротника. Животное томно потянулось, сверкнув единственным зеленым глазом, зевнуло. Показался алый рот, обрамленный рамкой острых желтоватых зубов. Кажется, эту породу называют мейн-куны.

– Бог его знает, поди и съел… – Галина стряхнула с ладоней остатки печенья и протянула знакомой корзиночку с мармеладом. – Как только заключили договор с новой компанией, так и кот появился. Ходит ферзем, посматривает исподлобья, хозяин, ни дать ни взять. Жильцы и кличку ему придумали – «Смотрящий».

Галя почесала палец. Саднит, зараза! Добавив в новую чашку чаю сахарку, Степанида полюбопытствовала:

– А с пальцем чего?

– Мелочь, ничего такого… Просто, когда договор подписывала, забавная штука приключилась. Возвращаюсь с магазина, вижу – в дверь моей квартиры бумажка воткнута. Разворачиваю, а там красивыми буквами: «УПРАВЛЯЮЩАЯ КОМПАНИЯ АВЕРНО». Прочитала договор, думаю, нужно за ручкой сбегать, расписаться. Смотрю, какая-то палочка болтается, привязана к бумаге. Хочу ею подпись поставить и тут – раз, и острым концом поцарапалась. Кровь закапала, документ залила. Ну, все, испортила! Побежала на кухню палец перевязывать, а бумажку на тумбочке в прихожей оставила. Прихожу – ни кровищи, ни бумаги…

За стеной телевизор разразился словесным потоком футбольного комментатора. Галя решила сделать потише. Вернулась с телевизионным пультом.

– От ведь склероз! Забыла его положить. Кстати, теперь почему-то православные каналы не ловит. Антенна что ль сломалась? У нас же реновация была, новые власти решили фасад и крышу обновить. Я говорю Клавке из двадцать второй квартиры – давно пора! Дыры ведь в стенах с пятирублевую монету. А компания уже и объявления расклеила… Ну, как расклеила – будто краской по стенам намазала. Они у нас не клеют, а штемпели вроде ставят… Черной краской, прямо как в штукатурку въедается. Не сорвешь!

Сыпанув заварки, Галина отдалась воспоминаниям. Реновация в их доме номер тринадцать и правда прошла как-то чудно. «Аверно» объявило, что за ремонт возьмется в полночь! Многие, конечно, заартачились такому самодурству. А как же на работу вставать? А дети – их в садик везти? А ежели они не выспятся? Но, удивительное дело, в объявленную ночь население хрущевки свалил беспробудный сон. Звуков, шумов почти что и не ощущалось. Только однажды Галина проснулась от глухих ударов и шебаршения, словно по крыше прямо над головой тащили нечто тяжелое. Осторожно выглянув в окно, она сначала ничего не увидела…

– Сломанные зонтики…

– Не поняла?

Степанида застыла, не донеся руку с выпечкой до густо намазанного помадой рта. Галя тут же смутилась. Засуетилась, начала переставлять чашки на ветхой скатерке.

– Да я это так, вырвалось…

То, что Галина Петровна узрела в окно той «реновационной» ночью, напомнило ей старый изломанный зонт покойного супруга. Черная, маслянистая ткань, натянутая меж изогнутых распорок, мелькнула перед ее глазами и исчезла, растворившись во тьме ночного неба. Женщина вспоминала представшую перед ней на миг сценку со смутным, каким-то сверхъестественным трепетом.

Решив сменить тему, Галчонок оттянула ворот кусачего пуловера:

– Что ж я все о себе да о себе. У вас то как дела?

– Помнишь заброшенные корпуса ткацкой фабрики на Серпантинной? Хозяин у них объявился. Какой-то итальянец, кажись – по программе привлечения иностранного капитала. Приехал, рабочих завез. Споро отстроились, заработали по полной! Местные мужики чаяли, что им работенку подбросят, да не тут то было. Итальяшка, видать, своих сотрудников привез. Целый штат. Работают день и ночь… А потом случилось несчастье…

Поджилки у Степушки до сих пор потряхивало, когда она думала о тех недавних событиях. Ни с того ни с сего в Авокадово началась небывалая эпидемия. Люди мерли, будто мухи. Болезнь какая-то диковинная – прежде на теле появлялись язвочки, уколы, затем обнаруживалось малокровие. Старуха-смерть многих покосила, с собой уволокла. Ходили слухи, что появились какие-то мохнатые восьминогие твари, нападавшие на спящих. Одни называли их блохами, другие вшами… На фабрике пожар разбушевался – ворота проломились и из здания полилось черное море. Присмотрелись повнимательнее, оказалось – пауки! Да не обычные, не меньше овчарки. Внутри ткацкой фабрики все было в коконах, паутине и сотканном из нее полотне. Владельца так и не нашли, как в воду канул.

Галина разохалась, не переставая теребить уколотый палец.

– Чего только не бывает на свете! А у нас такого беспорядка нет. Никаких тварюг-паразитов. Тишь да благодать. Было, правда, что повадились хулиганить некоторые из местной шпаны, но это быстро все стихло. Сережка, младший сын той Клавдии, надумал портить кнопки в лифте (у нас же девятиэтажка). Курит и сигареткой прижигает. Однажды допыхтелся, оболтус. Нашли его в подъезде: сидит на полу, трясется, бубнит что-то. Потом выяснилось – хотел он ткнуть в кнопку зажженной спичкой, а кнопка, говорит, моргнула! А потом панель на него прыгнула, выпустила кальмарьи щупальца и ну его душить! Вот до чего курение довести может, особливо всякой дряни…

«Да, жарковато тут у них!» – привыкшая к более прохладному отопительному режиму Степанида вытерла рукой пот. И как Галька сидит здесь в этой теплой кофте? Увидев жест собеседницы, Галина улыбнулась:

– Заметила, как тепло? Во-от! Батареи у нас не в пример другим аж палят, никак адским жаром дышат… Приходится и в самый лютый мороз форточки держать открытыми. И все равно жарища. Кстати, о жарище. У нас тут намедни бардак пытались устроить. Двое бугаев взялись стены мазать, всякую непотребщину царапать. Не получилось…

Тот день забыть было непросто. Весь подъезд встал на уши от тех диких воплей. Да еще и дым, мерзкий запах, точно кто-то палил молочного поросенка. Приоткрыв дверь, испуганная Галина успела разглядеть несущегося мимо нее пацана, вопящего что есть мочи. Руки его были красными, пупырчатыми от здоровенных волдырей. Второй, крича и матерясь, катался по полу – его голова напоминала олимпийский факел. Участковый потом приводил обалдуев на место преступления – одного с перебинтованной рожей, другой нес перед собой замотанные в тряпки культяпки.

– Все бы ничего, да некоторые из наших должниками вдруг стали. Представляешь, Стешенька, квартплату нам повысили. Причем, сильно! – Галина обидчиво шмыгнула носом. – Дядя Яша из двадцать четвертой, например, так и не смог внести назначенную сумму. И тут вдруг объявили, что будут обновлять дизайн мусорных контейнеров. Говорят, зеленый цвет не подходит, надо что-то веселенькое.

Проходившая к подъезду Галины Степанида приметила эти мусорники. Крикливые, яркие, с рисунком под граффити, как это у молодежи называется. Было в них нечто необычное, беспокоившее. Когда Степа шла мимо, ей почудилось, что узор из ярких пятен словно оживает, двигается, перемещается. Когда она ездила на «ол инклюзив» в Турцию, ей показывали византийские мозаики с похожим эффектом…

– Ну так вот. Рано утром, чуть рассвет – слышу, громыхает. Выглядываю вся такая сонная в окно: едет мусоровоз. Останавливается, выскакивает горбатый кривой мужик и выставляет нам вот эту «красоту». Бегает, хромает, трясет двумя пучками на плеши и уезжает… А потом грянуло!

Тогда Галина чуть покупки не уронила, яйца и молоко растеклись бы по асфальту – не соберешь. Шла она, заворачивая к родному подъезду и – на тебе: дернул ее нечистый глянуть на эти окаянные мусорники. Смотрит, а с узорами что-то не так. Пригляделась – броские завитушки сложились в знакомые черты. Яков! Правда, выглядел он на этом «портрете» как-то не очень… Бледный, глаза запали…

– Уже поднималась я к себе на этаж, а мне навстречу Тамарка, жена Яшки. На ней лица не было. Муж, причитает, сильно занедужил. Прямо на глазах гаснет, аки свеча на ветру. Ну, что делать. Дошла до дома, готовлю ужин. Глядь в окно – а намалеванное лицо дяди Яши все страшнее и страшнее. Щеки как будто ввалились еще больше, под глазами темные пятна. Жуть!

Швыркнув чаем, Галя «цыганула» плечиками.

– А потом сын Якова деньги сыскал, выплатил долг – и болезнь как рукой сняло. Не поверишь: тот страшный рисунок с мусорного ящика бесследно исчез…

– Знаю о таком. Порчей называется. Читала в одной газете – хочет знахарка какую-нибудь пакость сотворить, берет воск или глину и делает куколку. Придаст ей облик своей вражины и вот, пожалуйста – человек заболевает, хворать начинает. А то и вовсе приходит каюк… Слыхала, что похожее проделывают на одном острове…

Степанида призадумалась, сдула со лба челку, закатила глаза, силясь вспомнить выпавшее из памяти географическое название.

– Фу-ты ну-ты, Гаити называется! На Гаити делают вуду – почти то же самое. Шьют игрушечку, рисуют личико, человечек получается. А опосля прокалывают его иголочками.

Грюкнув чайником, Галина согласно закивала:

– Прилетало в тыковку, что наш дом как будто кто бережет. Мы как под защитой, что ли. Ну, того, сверхъестественного плана. Честно слово! Позавчера, не дам себе соврать, ходили тут одни господа хорошие, хотели нашим старикам рухлядь втюхать. Само собой, втридорога. Я как раз стирала, вышла на балкон – белье повесить. А они тут как тут, аферисты – стоят во дворе, переговариваются, сумки на плечиках поправляют… Уже собирались в двери ломиться, да спугнуло их что-то.

Момент на карте памяти отпечатался четко. Торгаши-мошенники, украдкой озираясь по сторонам, «подрулили» к галькиному подъезду, почти под козырек зашли. Постирушка видела плохо, белье закрывало обзор, но она заметила, как из зеленой изгороди к парням потянулось нечто. Что это было, Галина до сих пор так и не смогла понять: у того словно бы отсутствовали четкие очертания, оно растекалось и точно находилось в движении. Зато барыги, кажись, объект разглядели во всех подробностях – такого стрекача дали, что пятки засверкали!

Аудиенция подходила к концу. Чай был выпит, элитный «Брук Бонд» вновь сослали в изгнание в темный стенной шкафчик – до новых подобающих случаев. Закадычные подруги распрощались, обменявшись телефонами и банальными любезностями. На выходе из подъезда недобрым оком встретил Степаниду «Смотрящий». Вновь мел улицу странный дворник, отработанным движением фокусника исчезали под его забавной метлой старые сухие листья. Неожиданно раздалось цоканье копыт. Неужто где-то поблизости имеется ипподром?

Вернувшуюся в Авокадово Стешеньку сразу закрутила жизненная карусель. Хлопоты, заботы, семейная стезя – все это вытеснило необыкновенный разговор за галиным чифирем. Вернулось обговоренное довольно прелюбопытным образом. Однажды подруга затянула Степу на лекцию какого-то заезжего профессора. «Пойдем», да «пойдем»! Никак не отставала. Пришлось нехотя согласиться. Людей в местном доме культуры собралось – кот наплакал. Расселись все, вышел плюгавый старикашка, начал занудным голосом что-то рассказывать. Степанида от нечего делать полезла в телефон. Из анабиоза ее вывел монотонный голос лектора:

«…Средневековый человек представлял себе мир в несколько ином виде, нежели мы, современные люди. Ему казалось, что вокруг бродят духи, творят свои заклятия ведьмы, и сам Сатана поджидает несчастную душу на крутых изгибах судьбоносного пути. Верили, потусторонние силы оживают в особых местах, рядом с водой, реками, озерами… Считалось, что активность обитателей иного мира обычно приходится на раннее утро или на закатные часы. Неслучайно многие ритуалы включают почитание солнца, происходят на рассвете… Тогда можно заключить временное перемирие с грозной темной сущностью, представавшей перед почитателями в образе получеловека, полукозла…».

С какого-то перепугу поплыли перед глазами «кадры» из недавних бесед в тихом милом городке близ старинного озера, где ветер доносил дробный стук резвых копыт. Тем вечером Степанида помогала внучке с уроками. Уронив на пол географический справочник, женщина неловко подняла предмет с пола. Страницы раскрылись на букве «А». В глаза бросилась статья «Аверно». Глупо моргая, Степа прочитала:

«Аверно – озеро в Италии, область Кампания (недалеко от Неаполя). Имеет округлые очертания, располагается в кратере потухшего вулкана. Размеры: около 2 км в ширину и примерно 60 м в глубину. Рассматривалось прежде как вход в Аид…».









Осечка. Pomylka







Случайные блики играли на черных, начищенных до зеркального эффекта ботинках, пока Тэлбот, слегка отдуваясь, неспешно поднимался по темной лестнице. Годков ему уже было немало, организм начинал понемногу сдавать. Впереди, чуть сверху, раздалось голубиное воркование – кажется, он достиг места назначения. Откинув дверь люка, Тэлбот с кряхтением втащил туловище на раскаленную «фуражку» небоскреба. За ним последовали его чемодан и плетеная шляпа. Отдышавшись и вытерев испарину, мужчина принялся за работу.

Нужно сосредоточиться, его профессия требовала максимальной самоотдачи. Под клекот единственных свидетелей, голубей, Тэлбот принялся собирать свою «Малышку».

Верная помощница, она сопровождала его на многих важных заданиях. Взять, к примеру, тот случай с Биллом Рено. Чисто сработано, парень не успел даже понять, что с ним произошло… В знак признательности Тэлбот выложил кругленькую сумму знакомому ювелиру и тот инкрустировал приклад «Малышки» высокопробным серебром.

Ласково проведя кончиками пальцев по инкрустации, снайпер изящно приладил к боевой подруге глушитель. Теперь следовало выбрать более выгодную позицию. Прищурившись, Тэлбот остановил свой выбор на уютном местечке рядом с треугольным кирпичным выступом.

Осторожно ступая, он опустился на колени.

Поздно подумал, что нужно было подложить платок – дорогие брюки вляпались в обильный голубиный помет. Поморгав глазами, убийца (сам он предпочитал титул «корректор кармы») сосредоточился на прицеле. А вот и шикарная квартирка клиента. Ничего так хата: широкие окна, отличный обзор.

Человек Большого Хэнка сказал, что Бинго Рэй обычно отдыхает в своих апартаментах после одиннадцати, но Тэлбот решил прийти пораньше. Знаете, кто рано встает…

Обозрев открывшийся вид, он заметил белоснежную шапку в окне столовой. Ну вот и клиент. Киллер прекрасно запомнил внешность заказанной ему персоны: невысокого роста, сухонький, за шестьдесят. Но главное – великолепная копна белоснежных седых волос. Тэлбот с завистью вспомнил эту деталь, сам-то он практически растерял былую гриву.

Как удобно, жертва неподвижно сидела прямо по центру мушки, слегка выглядывая из-за огроменных кашпо с пальмами. Намереваясь спустить курок, Тэлбот немного пошевелил пальцем, разгоняя кровь по затекшей плоти. Тихий щелчок возвестил о полете пули.

Бинго!

Прошив стекло, она врезалась в ненавистный белоснежный объект, произведя салют из ярко-красных брызг.

Тэлбот слегка расстроился: он был щепетилен, любил, когда все чистенько, аккуратно. Но, с другой стороны, и так сойдет. Разобрав «Малышку» и сунув ее в чемодан, пожилой снайпер остановился, приложив руку к груди. Опять эта аритмия. Возраст! Тэлбот имел на такой случай таблетки, пара штук – и все в ажуре. Проглатывая гадкое лекарство, он с грустью думал, что его ждет после заслуженной пенсии. Он, конечно, кое-что поднакопил, но все-же… Хоть профсоюз какой что ли создали!

Когда все немного улеглось, Тэлбот явился в назначенное место для обсуждения некоторых «деловых вопросов». Швейцар принял из его рук неизменную плетеную шляпу, обходительный метрдотель любезно проводил к столику Большого Хэнка.

Не заметить такую во всех смыслах выдающуюся фигуру было трудновато. Внушительными физическими данными мафиози походил на закормленный химикатами кабачок. В настоящий момент он занимался своим излюбленным занятием – поеданием пищи. Серебряный нож с маниакальным упорством взрезал толстый бифштекс с кровью, направляя отделенные кусочки к алчному рту.

На подсевшего к нему Тэлбота Хэнк даже не взглянул.

Несколько минут слышались лишь приглушенный гомон фешенебельной публики, скрип отточенного лезвия и сиплое дыхание работавшего челюстями криминального босса. Жирные щеки тряслись, передавая динамическую силу на округлые бока и живот, заставляя подпрыгивать вставленную в петлицу белую гвоздику. Ту самую, которую получали проштрафившиеся брокеры, которым Хэнк отмерил последние дни жизни.

– Ну?

Дав передышку челюстям, толстяк воззрился на Тэлбота. Колючий взгляд махоньких глазок неприятно поразил прожженного «ликвидатора», напомнил картину из детства: гостивший у дяди в Милуоки[24 - Милуоки – город в штате Висконсин, США. В данном случае, думается, имелся в виду округ Милуоки, включающий несколько деревень.] будущий высококлассный снайпер смотрит на дядюшкиного призового хряка. Отогнав воспоминание, Тэлбот сдержанно кашлянул.

– Проблема решена. Ее больше нет.

Что-то тут было не так. Вернувшийся к кровавому куску мяса Большой Хэнк внезапно поднял на киллера стиснутые распухшими веками булавочные глазки. Вытерев салфеткой сальные губы, он сжал клочок бумаги в руках. Сведенные вместе толстые пальцы уподобились хищной морской лилии.

– В таком случае вон за тем столиком я сейчас вижу привидение.

Тэлбот ощутил, как просторное помещение ресторана скукоживается, точно севший после стирки свитер. Стало не хватать воздуха, сердце ухало и просилось на свободу.

Медленно, как в замедленной съемке, Тэлбот повернул голову.

В противоположном конце, рядом с оркестром, сидел Бинго Рэй. Чувак был живее всех живых, смеялся, наливал шампанское дамам. Похоже, он что-то праздновал. Белоснежная челка была в идеальном состоянии, казалась даже белее прежнего. У «мертвеца» явно было отличное настроение.

Громом пораженный Тэлбот сидел, не смея повернуться обратно к Хэнку. Шею свело, но ему ох как не хотелось попасть под омерзительный взгляд мафиозного короля. Мысли метались, будто запертые в клетке попугаи. Как же так? Неужели он пришил не того?

Незадачливый снайпер не знал, что за день до исполнения «заказа» супруга Бинго, отослав многочисленную прислугу, самолично испекла клубничный пирог. Выставив его на стол в столовой, она забыла о нем. За ночь в невыносимой духотище пирог испортился, пророс пышной белоснежной шапкой плесени, выглядывавшей из-за пальмовых зарослей.

Именно ее уже подслеповатый старина Тэлбот и принял за великолепную шевелюру своего на редкость везучего клиента.









Биеннале на кладбище. Celuloidowe czarownicy







Фурчундра, дожевав лягушачье легкое, взглянула на темные небеса. Их ткань словно усеивали сотни крошечных белых отверстий, и ведьме казалось, что оттуда, через эти дырочки на нее смотрят таинственные жители обратной стороны неба. Выплюнув застрявшую в зубах жилку квакушки, Фурчундра повернулась к ведшим великосветскую беседу товаркам. Клюква и Горгуля оживленно обсуждали новоприобретенного «жителя» заброшенного кладбища – любимого их местопребывания. Генерал фон Крокенжаб безоговорочно завоевал гнилые сердца обеих дам.

– Ах, какой кавалер! А какой галантный! – Клюква эмоционально вздохнула. – Я как раз подлетала на своей новой метле (ты же помнишь, мое недавнее приобретение) и он подарил мне колье из высушенных крылышек мясных мух.

– Да что ты! Весьма утонченный джентльмен! – Горгуля слизнула с толстой губы могильного червяка. Несколько мгновений она молчала, причмокивая от удовольствия. Взяв с ближайшего надгробия бутерброд, намазанный чем-то черным, она откусила увесистый кусок.

– Мр-р-рр…

– Тебе нравится? – Клюква сияла от счастья, словно начищенная медная табличка на гробе.

– Вкус-сно… Это что, черная икра?

– Нет, что ты! – Клюква казалась шокированной. – Никакой икры! Эту намазку я сделала из глаз ночных бабочек. Лично выковыривала вот этими пальчиками. – Ведьма протянула к жующим губам подруги свои куцые лапы с обломанными ногтями. Горгуля одобрительно хрюкнула, зеленоватый сок тек по ее усеянному бородавками подбородку. Публика постепенно собиралась, ковыляя меж каменных изваяний кладбища. Во-он там промелькнула вытянутая физиономия Изабеллы де Гнилль, местной светской львицы и отпетой тусовщицы. Там впереди под мышкой у упитанного ангелочка сгорбилась мадам Лепра, а на рассыпавшемся в крошку древнем могильном холме прикорнул сам Распадус Аниматус, чернокнижник с большим стажем и огромным шрамом через всю харизму. Фурчундра знала почти всех и с интересом наблюдала за ними, особенно оживившись, когда между двумя колдуньями вспыхнула яростная перепалка.

А вот Горгулю интересовало совсем другое. Соблазнительные ароматы неслись с расставленных между могил столов: фрикасе из крота, вороньи лапки под соусом из пауков, бутыли с шипучкой, газированные отрыжкой водяного. Десертные креманки манили слизью болотных улиток, увенчанных вместо вишенок заботливо вырванными из глазниц голубыми глазками красавиц… Ноздри Горгули возбужденно затрепетали. Такое роскошество! И так всегда, каждую ночь в этот день они всем своим блестящим сообществом собираются здесь, на кладбище Скоу-хилл, на это торжественное мероприятие.

Его душой была леди Изабелла де Гнилль, выступавшая в струящемся платье из паутинного шелка с фибулой в виде гипогоргона[25 - Гипогоргон (Hippogorgon) – выдуманный Моором зверь, представляющий собой коня с гривой из извивающихся змей.]. Когда-то она пролетала на своей скоростной метле мимо одного дома и сквозь оконное стекло увидела церемонию вручения Оскара, которую смотрел по ящику какой-то мужик в боксерских трусах. С тех пор она грезила красной дорожкой и сверканием вечерних платьев. И, наконец, решилась замутить что-то похожее на Скоу-хилл. Горгуля потянулась к запотевшему бокалу с отрыжкой водяного. Болтая озорные пузырьки, она наблюдала за собиранием шабаша. Два живых мертвеца как раз настраивали аппаратуру, мумия размотала свои бинты и намотала их на бобины. Проектор включился, мотор заработал. Желтоватый луч уперся в белое полотнище на пузе висевшего в воздухе привидения. Появился трепыхающийся прямоугольник, прошелся шепоток:

– Начинается!

Призрак захихикал, когда по его пузику поползли буквы с названием первого фильма:



«ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ»


В покоях царицы Ирмабийад тускло светили ароматические лампы и курились восточные благовония, наполняя искусно задрапированную шелком комнату сладковатым дымом. На золотых подносах, поставленных на резные столики темнокожими служанками, лежали заморские фрукты, и играло, поблескивая в хрустальных бокалах, алое вино. Но не диковинные плоды и терпкое вино привлекали внимание черноокой царицы, возлежащей на низком топчане в окружении драгоценных сосудов и дивных блюд. Ее руки, тонкие, словно выточенные из белоснежной слоновой кости, ласкали огромный опал. Искристый камень отражался в блестящих, черных, точно обсидиан, глазах Ирмабийад и освещал ее бледное лицо таинственным блеском. Ядовитая улыбка коснулась прекрасных уст царицы, когда она думала о том, как достался ей этот камень.

Ее преданное войско, напав на древний город Йарук, разграбило его святыню – храм бога Саалта. Гигантское, похожее на колокол, здание, высившееся среди полупрозрачных скал, казалось неприступным. Треугольный вход в святилище Саалта украшали грозные статуи собакоголовых стражей с позолоченными крыльями за могучими плечами. Воины Ирмабийад, одетые в сверкающие доспехи, пробив слабую оборону, вошли под своды храма.

В центре кумирни, в сводящем с ума облаке розоватого дыма, восседал сам Саалт. Его статуя, выточенная из большого куска порфира, зловеще высилась среди каменных постаментов, испещренных неведомыми надписями. В огромном животе идола сиял овальный опал. Именно его, среди прочих трофеев, доставили в шатер Ирмабийад – и теперь своенравная царица любовалась порочной красотой камня. Каждый раз, когда красавица поворачивала опал в своих ловких пальцах, на его гранях, словно маленькие радуги, вспыхивали переливчатые искры. Рассматривая сверкающий минерал, Ирмабийад вспоминала его историю…

Если верить легендам, камню из пупа Саалта не меньше пяти тысяч лет. Найденный в пасти мертвого дракона, он был продан хурритскими купцами в далекую Африку. Там он украшал корону царицы Савской[26 - Персонаж библейского сказания, правительница, прибывшая к царю Соломону, дабы испытать его мудрость.] и его блеском наслаждался в своих покоях сам Соломон. От него опал попал в руки правителя Сана и хранился в серебряном ларце в высокой башне. Похищенный джинном Айшей, драгоценный камень оказался в руках чернокнижника Шаскли – короля небольшого, затерянного в дебрях Индии государства… После многих странствий сверкающая драгоценность очутилась в городе Йаруке, где местные жители посвятили самоцвет богу Саалту – повелителю бурь и ветров. Долгие годы опал пылился в мрачном, не видящем света храме покровителя Йарука, пока воины Ирмабийад не захватили город и не похитили его. Теперь красотой сокровища любовалась царица Эль-Мохады.

Ирмабийад усмехнулась и потерла камень о край парчового одеяния: на его поверхности появилось темное пятно. Царица вновь потерла камень – пятно не исчезло. Напротив, оно увеличилось и еще больше потемнело, приобретя зловещие очертания. Царица вздрогнула, ее надменная улыбка померкла, а по белоснежным плечам пробежал холод: шелковые занавеси и драгоценные драпировки раздувал ветер. Черное отражение в камне зашевелилось. Испуганная, дрожащая царица повернулась к входу в покои и замерла, окаменев: покрытая струпьями фигура тянула к ней свои длинные, извивающиеся руки. Зеленоватые, с вертикальными зрачками глаза пришельца лучились ненавистью, а в разинутой пасти кипела ядовитая пена. Ирмабийад вскрикнула, увидев, как из огромного, раздувающегося, как у жабы, живота чудовища, пятная дорогие драпировки, капает на землю черная кровь.

С трудом переставляя кривые ноги, существо подкрадывалось к онемевшей от ужаса царице. Ирмабийад попятилась, почувствовав на щеке омерзительное дыхание монстра. Нащупав в складках своего одеяния длинный кинжал, царица попыталась вонзить его в грудь твари, но не смогла: непомерная тяжесть сковала ее движение. Когда морда демона оказалась рядом с ее прекрасным лицом, Ирмабийад оставили последние силы. Когтистые лапы нечисти сомкнулись на лилейной шее владычицы Эль-Мохады. Последний раз ее грудь вдохнула дурманящий запах благовоний, чтобы замереть навсегда…

Когда испуганные рабыни вбежали в покои царицы, они нашли ее мертвой. Огромный опал пропал из шатра Ирмабийад, унесенный зловещим гостем. Так владыка ветров Саалт отомстил своенравной царице, посмевшей украсть у него драгоценный дар его почитателей – сверкающий камень из короны царицы Савской.



Аппарат заскрежетал, посыпались искры. Один из мертвецов хлопнул по корпусу устройства, а мумия начала накручивать на бобину новую ленту. Фурчундра глянула в разбитое зеркальце. Просто неотразима! Подпудрив чешуйчатые щечки, она огляделась. Горгуля как всегда набила рот какой-то мерзостью: ножка насекомого, словно прощаясь, конвульсивно задергалась меж ее желтых зубов. Клюква что-то тараторила подсевшему к ней вурдалаку. Поджав обкусанные кем-то ушки, он внимал ее тарахтению.

– Представляешь?! Эта пигалица наворотила у себя на голове прям какой-то замок! Она и в склеп войти с такой-то прической не могла… Но ты прикинь – выиграла конкурс «Мисс Кладбище-1999»! Когда она дефилировала по подиуму, ей в волосы влетела летучая мышь. В итоге дорогуше присудили первое место за самую оригинальную прическу…

По-крабьи загребая ластовидными конечностями, к нашей компашке притулилась юная дебютантка вечера панна[27 - Паннами в Польше как правило называют молодых незамужних женщин.] Циклопа. Пококетничав с одетым как денди Асмо Деем, нюхавшим «червивый табак» (Фурчундра с отвращением подметила, что похожая на червяка табачная полосочка застряла в его ноздре, препротивно извиваясь), она томно закатила свой единственный глаз.

– Чмоки-чмоки! – Циклопа помахала накрашенными жабьей слизью коготками, приветствуя подружек. – Он просто кружит мне голову!

– Кто? – голос Горгули прозвучал глуховато: она как раз набивала пасть засахаренными веками прелюбодеев, с вожделением посматривая на забитую кротовьими щечками[28 - Исключительный деликатес на ведьмовских фуршетах (примеч. авт.).] бонбоньерку, сделанную из яйца кокатрикс[29 - Кокатрикс – сказочное существо, подобное ящерице.]. Циклопа жарко вздохнула:

– Полцарства бы отдала за свидание с ним! – мотнула аккуратной головкой одноглазая милашка. Фурчундра и Клюква уставились туда, куда указала их знакомая. Полускрытый дверью склепа, стоял монсеньор д’Эвиль. Клюква всплеснула руками:

– Одумайся! Прекрати! Или ты хочешь себе там все отморозить[30 - Согласно средневековым представлением, семя дьявола является ледяным.]? Щас тебе кое-что покажу… Да куда же они подевались? – Клюква безуспешно шарила у себя за пазухой. Негодующе зашипев, она выплюнула сгусток серы. – Видать, «Ключики Соломона» я где-то посеяла!

– Наверное, он будет ругаться?

– Ты о ком? – поправив корсет, Клюква остановила удивленный взгляд на Циклопе. Та пожирала глазом очередного претендента на ее двойное сердце.

– Ну как же, о Соломоне…

Клюква мысленно прокляла современные невнимательность и образование[31 - Молодой ведьме стыдно не знать знаменитый магический трактат «Ключики Соломона».] и поспешила перейти к другой теме:

– Между прочим, мы недавно ездили с Амброзом на Скальп Гоблина. Собирали тролленику[32 - Вымысел Моора. Несуществующая ягода, похожая на голубику.], купались в Масляном озере…

Наконец, мумия заправила в проектор последний виток своего бинта. Око прибора замигало, уперев яркий луч в брюшко смеющегося духа. Запрыгав, картинка явила название следующего фильма:



«КАНАРЕЙКА МАНДАРИНА»


Сидя в домашнем музее своего друга Генри Рида, большого любителя Востока, и разглядывая его коллекцию китайских редкостей, Эштон заметил на стене странные доспехи. Явно китайского происхождения, они в то же время походили на произведение какого-то европейского мастера. Как правило, в старом Китае латы делали из покрытых лаком кусочков дерева или кожи. Эти же доспехи представляли собой сплошной фрагмент металла. Приглядевшись, Эштон заметил на их поверхности десять длинных, продолговатых полос. В изменчивом свете каминного огня они выглядели устрашающе. Увидев интерес гостя к старинному панцирю, сэр Генри поспешил удовлетворить его любопытство по поводу таинственных линий.

– Вас интересует, могли ли эти полосы быть нанесены алебардой или чем-то иным? – Генри Рид усмехнулся и покачал головой.

– Как я могу судить, ни одно из известных мне видов оружия не способно оставить таких необычных следов…

– Вы правы, – сэр Генри замолчал, и, стряхнув пепел с сигары, коснулся таинственных царапин. – С их возникновением связана целая история, и уверяю вас, она достойна конкурировать со сказками Шахразады… Много лет назад, когда в Китае правила династия Цин, в провинции Сычуань жил один мандарин. История сохранила нам его имя – Су-цзы. Он был жестоким и деспотичным наместником великого императора Цяньлуна[33 - Цяньлун правил в Китае в 1735–1799 годах; Сычуань – провинция на юге центральной части КНР.].

В роскошном саду, среди персиковых и миндальных деревьев, стоял его Нефритовый дворец, где Су-цзы принимал посетителей. Каждый день прекрасные наложницы снимали с его пальцев десять золотых наперстков, скрывавших от чужих глаз изогнутые когти мандарина. Многие из его слуг испытали на себе их страшную силу. И вот однажды в чертоги Су-цзы прибыли послы из далеких стран. Среди многих даров, которые они преподнесли мандарину, был один особенный – клетка с канарейкой. Су-цзы очень понравился подарок. Каждый день он слушал прекрасное пение птицы. Но случилось так, что пичужка умерла.

Мандарин был в гневе. Несколько дней он рвал и метал, пока не понял, что это не вернет чудесного певуна. И тогда Су-цзы повелел, чтобы в его Нефритовый дворец съехались лучшие певцы. Те, кто понравится мандарину, будут награждены. Но те, кто не угодят высокому начальству – отведают его страшных когтей. Многие пытались утолить музыкальные запросы капризного владыки – и многие погибли, растерзанные ужасными ногтями. Местная река наполнилась изувеченными трупами, народ требовал покарать Су-цзы. Но запертый за прочными воротами дворца, окруженный свирепой охраной, мандарин не беспокоился за свою жизнь. Много еще душ он загубил, прежде чем завершилось его беспощадное правление.

Была весна 17… года, когда в украшенный гранитными драконами замок правителя Сычуань ступил юноша. Двое прислужников в масках духов провели незнакомца в Лотосовую залу дворца, где он предстал перед самодовольным мандарином. Внушавшие трепет когти чиновника покоились на серебряных подлокотниках кресла. Вошедший смело взглянул в глаза жестокосердного владыки и назвал себя. Он – певец из Кайфына[34 - Кайфын расположен в китайской провинции Хэнань.] по имени Ти-у, явившийся во дворец Су-цзы, дабы усладить его слух.

Ударив по струнам цитры, Ти-у запел. Когда он кончил, Су-цзы раздраженно взмахнул ручным опахалом – его не устроило пение пришельца. Юноша и опомниться не успел, как его схватили. Беспомощного и связанного, его швырнули к ногам мандарина. Сверкнув глазами, сатрап бросился на свою жертву, точно коршун, выставив вперед свои кривые когти. Едва он коснулся ими тела Ти-у, по дворцу разнесся ужасный вопль – наместник сломал ногти, ибо под тонким халатом юноши скрывались металлические доспехи…

Освободившись от пут, Ти-у выхватил меч – навеки смежились очи тирана, по ступеням покатилась его намащенная коса. Заткнув ее за пояс, храбрец вышел из Нефритового дворца, встреченный ликующим народом… – сэр Генри замолчал, задумчиво вертя в руках сигарную гильотину.

– Значит, истории конец? – спросил Эштон.

– Нет, не конец. Через некоторое время странствующие буддийские монахи нашли на берегу Янцзы тело юноши, вокруг его горла была намотана черная блестящая плеть – шею Ти-у обвивала коса злобного мандарина.



С визгом мумия выдернула свои погребальные пелены из кинемаскопа. Свет померк, проектор смолк. Послышался недовольный гомон. Фурчундра вытянула тощую шею. К зрительным рядам пробиралась леди де Гнилль. Ее голос заметался меж траурной пластикой точно вспугнутая летучая мышь:

– Вынуждены закончить сегодня пораньше… хм, маленькая техническая неувязка…

«Этот кинопоказ следовало назвать “Хич и кич”», – мысленно проворчала разочарованная Фурчундра. Буквально намедни она посещала свою знакомую фрау Мантикору, которая устроила домашний сеанс просмотра шикарного видео. Фильм, который понравился Фурчундре, назывался «Рог Бафомета» и состоял из нескольких коротких серий – по каждому витку рога князя тьмы. Ведьме запомнился эпизод «Целлофан» о мусорщике, роющемся в грудах отходов на свалке и съеденном тем, что он принял за порхающий в воздухе целлофановый пакет. В серии «Мастер Акито» олигарх заказал для своего редкого меча самый дорогой вид заточки по особой секретной технологии: а секрет был прост – катану точили о тела вспоротых ею жертв. Клубничкой на этом «кинотортике» стала история «Ножны», в которой менеджера по имени Сеймур одолевали звонки телефонного маньяка, искавшего некий «Меч Глендалоха». В конце концов неизвестный сообщил, что нашел оружие, и теперь ему нужны для него ножны. Последнее, что почувствовал Сеймур, это пронзающую боль от воткнутого в него, точно в ножны, лезвия…

Протискиваясь между покидавшей кладбище публикой, Фурчундра поискала глазами Клюкву и Горгулю. Оторвав последнюю от автомата с сахарными косточками (как сообщала рекламная надпись, «привезенными из лучших чешских костниц»), она прихватила по дороге и Клюкву, окучивавшую нового ухажера. Горгуля, силясь проглотить кусок кости, закатила глаза:

– А че это… фильм-то о чем? Китай… это где?

Клюква стряхнула с плеча оторванную руку излишне настойчивого Казановы:

– Где-то рядом с Московией, сто процентов! Кстати, слышали, Серафима вернулась как раз оттудова…

– Херасима? – встряла Фурчундра.

– Серафима… Так вот, она рассказывает, что на одном кладбище нашли нефть. Прикинь! Понаехали чиновники, все сразу оцепили. А что там с мертвяками теперь – непонятно. А еще говорит, что начальники в той стране так обленились, что вместо себя присылают всюду свои гала… голо… как это… что-то с «голо» и потом добавить как у алкашни грамм…

– Голограммы? – подсказала Горгуля, пытаясь сладить с вставшей поперек горла «сахарной косточкой».

– Точняк! Ну так вот, с одним политиком там конфуз случился: кто-то пошаманил с этой голо… голограммой и вместо изображения важного дядьки перед делегацией выступала обнаженная Памела Андерсон.









Белочка. Wiewiоrka







Лучи заходящего солнца шрамировали небеса, покрывая полосы самолетных треков ярким багрянцем. А у деда Митрича были гости. Казалось, два крепких амбала заняли все пространство небольшой кухни. Артур и Руслан переглянулись, небритые физиономии расплылись в едкой усмешке.

– Слушай, старик, давай уже, подписывай! Кончай кочевряжиться! – Руслан хрустнул суставами сжатого кулака. Бритая голова взопрела в жарко натопленной комнате. Митрич хмыкнул и залпом осушил рюмку водки.

– Вот тебе ручка, а вот бумага… – Артур выудил из необъятной кожаной куртки оба предмета и положил их на застеленный старыми газетами шаткий стол. Остатки алкоголя заплескались в початой бутылке «Столичной». Дед отодвинул договор дарения и ловко наколол огурец на погнутую вилку. Руслан начал приподниматься, что-то вытаскивая из кармана джинсов. Митрич успел разглядеть металлический отблеск какого-то острого лезвия. Артур сделал головорезу знак рукой и Руслан нехотя плюхнулся обратно. Шумно выдохнув, детина процедил:

– Зря ты так. Сегодня время сложное, все может случиться. Идешь, идешь и вдруг – кирпич на голову. Бах! – Руслан шлепнул рукой по столу. – Все! Кранты… Мы же не хотим по-плохому? – почти ласково закончил амбал. Митрич все это время сосредоточенно чистил воблу. Покончив с делом, он преувеличенно пьяно закивал головой.

– А как же! Всякое бывает. Вот у моего соседа давеча… У Николаича, знаете его? Ну так вот, чуть не помер, бедняга! Привиделось ему, что по стенам ползают «собакопауки»! Так и сказал! Бегают, значит, переползают от розетки к розетке, на выключатели нажимают. Спасу, говорит, от них нет! А я ему отвечаю: пить надо меньше, особо всякую тормозуху. Я вот «беленькой» уже четвертый десяток как не изменяю. Только ее, родимую.

Завершив тираду, старичок нацедил рюмку доверху и, откинув голову, полностью ее осушил. Острый кадык запрыгал, завозился под дряблой старой кожей. Руслана так и подмывало схватить его за эту цыплячью шею и…

Управившись с закусью, дед продолжил:

– А Семеныч из соседнего дома… Допился, бедняга – видел, рассказывает, огромный лимон с человечьим глазом и плавниками, висел в небе, как дирижабль. Дирижабль, понимаешь? Вот дает!

За пыльным окном притаились сумерки. Один за другим загорались стеклянные яблоки фонарей, превращаясь в сверкающие нитки жемчуга. Повсюду разлился мягкий персиковый свет, лишь слегка щекотавший вечерние тени. Руслан вдруг поежился – огромный непробиваемый детина впервые ощутил какое-то беспокойство. В его чугунном мозгу внезапно пробудился первобытный страх, в незапамятные времена заставлявший обезьяноподобных предков человека спасаться бегством.

Тем временем разомлевшего от купленной Артуром водки Митрича несло дальше. Вытащив из-за пазухи кисет и набив самокрутку махоркой, старик ощерился янтарными зубами.

– Сынки, я вам так скажу, как на духу… Вот раздавишь пузырек и как будто дверка какая открывается! Ну, как в этих передачах об НЛО! В другое измерение прям попадаешь… Зеленые человечки всякие, красные черти – все это чушь! Оттуда, из той дверцы-то, такое может наползти… Страх, да и только.

Артур начал терять терпение. У него был дед-фронтовик, и в память о нем бандит старался вести дела «по мягкому». Никаких костоломок, никакого насилия. Но, старикан, похоже, над ними издевается. Верно, другого пути нет. Резко наклонившись над грязным столом, Артур вцепился в мятую рубашку Митрича.

– Короче! Мы вернемся с юристом. Ты все подписываешь, все чики-пуки. Учти, мы не шутим. Квартира и так будет наша… – успокоившись, «черный риэлтор» уселся на табурет. Митрич молча поправил порванный ворот рубахи. В пьяных глазах читалось непонимание.

– На неделе тебя определят в дом престарелых. Там будет и уход, и от алкоголизма вмиг вылечат.

В желтоватом свете уличной лампы лицо старика как-то сморщилось. Он с грустью покачал головой. Пыхнул самокруткой.

– Родимые, да я бы с радостью! Да на кого я ее оставлю.

Артур с недоумением воззрился на старого хрыча.

– Ты о чем, дед?

– Как, о чем? О Белочке, конечно! – табачный дым загадочными письменами извивался по кухоньке, складываясь в причудливые узоры. И снова Руслан ощутил на себе дыхание страха, волоски на его могучей спине точно крошечные солдатики вставали в ряд. Неужели его пугает эта тщедушная развалина, вконец допившаяся до белой горячки?

Угрожающий силуэт Артура навис над Митричем. Ему все это надоело. Пора уходить. От пьяного сморчка они уже, похоже, ничего не добьются. Сегодня. Но они еще вернутся.

– Завтра все решится, старик.



Пробираясь по темному подъезду, Артур и Руслан не уставали чертыхаться. Ни одной лампочки – все вывернуты. «Вывернуть бы им еще и руки!» – думал про себя Руслан. Темень лишила их зрения, они казались себе двумя мухами, упавшими в чернильницу великана. Наконец, впереди замаячил прямоугольник двери. Мерцавший на фоне бархатной черноты, он напоминал ту самую дверцу, о которой толковал напившийся забулдыга. Сполохи розоватого, оранжевого и желтоватого цветов придавали дверному проему нереальный вид. В грубой душе Артура червяком шевельнулось неприятное предчувствие.

На улице непонятные тревоги отпустили подельников. Взбодрившись, они побрели к черной иномарке, спрятанной между «панельками».

– А говорил, «легкие деньги»! – Руслан смачно сплюнул на тротуар.

– Ничего, Ашот знает свое дело. Юрист все подтвердит, получим денежки и смоемся в Испанию.

Их прервало ехидное карканье вороны. Руслан невольно повернул могучую шею и так и застыл. Мышцы словно окаменели, залитые алебастром ужаса…

На ближайшей к ним ветке примостилось нечто. Зеленоватая чешуя блестела в сумеречном свете, изогнутые когти-серпы впивались в шероховатую древесину, оставляя корявые зазубрины. Красные глаза без зрачков смотрели с такой злобой, словно прошивали раскаленными пулями. Руслан икнул и медленно попятился назад, толкнув плечом напарника.

– Ты че?

Дюжий мужик, промычав что-то нечленораздельное, неуклюже указывал куда-то в сторону. Последнее, что увидел Артур, это двойной ряд игольчатых зубов, вгрызающихся ему в лицо. Устроившись на чугунном украшении фонаря, ворона равнодушно наблюдала, как зеленая молния ринулась на скрючившиеся внизу жалкие фигурки.



Митрич захлопнул входную дверь и проковылял на кухню. В драной авоське блестела алмазным блеском очередная бутылка самогона. Нашарив обгаженный тараканами выключатель, старичок потревожил разместившиеся по углам на ночное бдение тени. За столом на табурете сидело оно. Пунцовые, будто замазанные женской помадой, глаза мягко поблескивали. Уши Митрича уловили удовлетворенное урчание. Вытянув по-кошачьи чешуйчатое щупальце, существо слизывало с него остатки крови.

– Так ты сытая? Ну, значит мне больше достанется. – Брякнув на стол пачку мороженых пельменей, дед принялся шумно набирать воду в эмалированную кастрюлю.









Отчитаться за грант. Dracula Mobile







Скрип был невыносимый. Агафий Никодимович передернул плечами. Грязный, весь в машинном масле, Витька с явным трудом отворил ворота старого гаража. Из углов петель посыпалась рыжая ржавчина. Отдышавшись, механик неспешно вошел внутрь. Его спутник неуверенно просеменил следом. Спертый воздух давил миазмами плесени, болтавшаяся паутина как-то по-дружески легла на кутюристое пальто незнакомца.

– Вот она, моя родимая!

Фигура Витьки прямо-таки излучала гордость за свое творение. Агафий Никодимович был более сдержан. Перед ним стояло обычное оцинкованное корыто. Краска местами слезла, свисая кое-где ошметками, как банановая кожура. Нет, такое стыдно показывать. Тем более экспертам из «вышестоящей инстанции», как значилось в том официальном документе. Не прокатит. Эх, а отчет сдавать надо.

Обозревая непрезентабельный драндулет, Никодимыч размышлял – а ведь все складывалось поначалу просто сказочно. Деньги, выделенные на высокоточные исследования, уютно пристроились в специальном «домашнем» фонде. Кой-чего перекочевало на офшорные счета, превратившись в недвижимость, яхты, автомобили. Агафий от удовольствия прикрыл глаза: месяц в шикарной гостинице с бассейнами, саунами и личными массажистками! Мозг вновь прокручивал завораживающие сцены у моря, легкий морской бриз, качающиеся пальмы, мягенький песочек…

Всю эту красотищу нарушил бубнеж слесаря Витьки. Пришлось вернуться на грешную землю. Агафий Никодимович разомкнул очи. Сдувая с кузова пыль, механик освободил «средство передвижения» от остатков прозрачной пленки. Неужели придется садиться в ЭТО? Прошмыгнувшая мысль причиняла зубодробительную головную боль. Собрав силы в кулак, Никодимыч осмелился, наконец, приблизиться к металлическому монстру. Лупоглазы фары, вытянутый корпус, обтекаемые формы придавали авто сходство с деликатесным омаром.

– Оно двигается?

Сняв перчатку, Агафий робко прикоснулся к сероватой поверхности. Палец оставил четкий след, испачкав дорогой маникюр гостя. Тот возмущенно фыркнул. Витька вальяжно усмехнулся:

– На ходу! Сами увидите…

Последнее вселяло почти безграничный ужас. «Держись, ты сможешь». Смог же он, Агафий Никодимович, когда нужно было отстоять честь организации! А когда нагрянула инспекция, он же не растерялся, сумел выйти сухим из воды. «Сухопутный» – тогда его так и прозвали.

Нет, плошать нельзя…

Если бы не внеочередная проверка, он бы ни в жизнь не сунулся в такое болото. Агафий даже не хотел вспоминать, как ему не посчастливилось сюда добираться. Сюда, в эдакую глухомань! Почти на перекладных, в страшной давке. Зажатый в небольшом автобусе меж рабочего мужичья (внедорожник Никодимыча с разбега застрял, не выдержав испытания бездорожьем), офисный сотрудник мантрой повторял: «терпение, терпение, терпение…». Только отстреляться, надо… как там… «предъявить итоги научно-исследовательского проекта».

Проекта? Давненько не пуганный ревизиями, офисный планктон просто раздербанил шальные денежные средства. И тут – гром среди ясного неба: «приезжають»! От разразившегося мозгового штурма заштормило всю организацию. Чуяли печенкой, полетят головы. Хорошо, вовремя дали адресок одного умельца.

«Умник, каких поискать!» – убеждал Никодимыча проверенный информатор. – «Живет, правда, на самом отшибе. Но, настоящий кладезь, самородок…».

Агафий терпеливо ждал, что же предъявит в качестве спасительного круга этот «киндер-сюрприз». Витек ощерился щербатой улыбкой. Шустро подлез под технику, что-то загромыхало, железяка приподнялась и смрадно чихнула. Высунувшаяся из-под днища чумазая физиономия извинилась:

– Не думайте, машина ничего не выделяет. Экологически чистая штука!

«Экологически чистая технология» – вот что значилось в заявке на грант, отправленной Никодимычем в головной отдел. Тогда был спрос на всякое с приставкой «эко», поэтому, чтоб наверняка сработало, разумник Агафий решился прибавить актуальности. Сработало – потекли денежки, а теперь вот требуют…

Кашель «инновационного» мотора заглушил вырвавшийся тяжкий вздох. Кстати, не понятно, на чем работает эта развалина. Информатор, направивший Агафия к механику-самоучке, говорил о каком-то альтернативном топливе. А дальше – молчок! Никодимыч оглянулся по сторонам. Ржавые канистры из-под горючего казались неимоверно старыми и пустыми. Их вряд ли использовали. Наверняка «самоход» электричеством подзаряжается.

– И что же потребляет ваш железный конь?

Вопрос прозвучал глухо: от стоявших ароматов приходилось говорить сквозь надушенный платок.

Чертиком выскочивший из-за угла Витек выглядел теперь несколько иначе. Приоделся, поменял замызганную робу на чистую одежду. Почему-то белого цвета. Никодимычу она показалась больничной, напомнив о недавнем плановом заборе крови. Глаза новоиспеченного шофера лихорадочно горели, как у слегка тронувшегося. Остатки смелости выветрились окончательно.

Агафий старался действовать как можно осторожнее, но все равно оставил несколько нитей кашемирового пальто, зацепившегося за потертости кузова. С трудом втиснувшись в салон, он плюхнулся на переднее сидение. Послышался визг, пружины вот-вот готовились прорвать тканевый барьер. Поджарый спутник щелкнул каким-то рычажком, подкрутил реле. Раздался тихий свист, махину затрясло. Проснувшийся мотор заворчал, словно пес, не желавший расставаться с миром сновидений.

– Сегодня у нас, как бы, пробное испытание.

Они сдвинулись на удивление плавно. После раскачки, машина мягко высвободилась из стального плена гаража, вырулив на небольшую местную трассу. Ухабов не чувствовалось, и, странное дело, создавалась полная иллюзия полета. «Не хватает только чаек за окном», – подумал Агафий, которому все это напомнило движение по волнам. «Зверь» набирал скорость, отбрасывая назад изумрудные километры полей. Пришлось признать, что первое впечатление оказалось ложным.

Не так уж все и плохо.

Автолюбитель, Витька, тем временем разговорился. Припомнил какие-то шутки, принялся балагурить. Речь зашла о научной работе и новых открытиях. Витек щедро делился своими мыслями:

– Я считаю, всякие там исследования должны приносить пользу. Слышали, наверное, что в соседнем районе учудили? Нет? Решили начать борьбу с бездомными животными. Так сказать, по всем фронтам! Развелось ведь видимо-невидимо, хоть и жалко, конечно. Ну так вот: навешали, значит, под крышами домов лазерных установок. Пробегает ничейный Полкан – срабатывает лазер, пиф-паф. Нет никого! А пепел дворники сметают на клумбы, вот и лишнее удобрение. С распознаванием, правда, беда, одному товарищу прилетело прямо в мягкое место…

Никодимыч проводил взглядом живописную излучину реки, за ней открылся вид на жилые многоэтажки. Давеча рассматривал он один «прожект». Нужно было решить ситуацию с рвущимися трубами, прорва денег уходила как в бездонную бочку. Изношенность колоссальная, некоторые «образцы» буквально рассыпались в труху. На помощь пришли ученые из передового НИИ. Предложили сверхновый состав – живой биологический материал. Сделанное из него не нуждалось в замене, появлявшиеся дыры заживлялись на раз-два, «трубоклубни» сами себя прокладывали, росли в глубине земли. Минус – двигавшиеся в толще почвы гигантские черви вызывали мурашки, было в этом что-то жуткое.

Идею не одобрили.

Витек как будто прочитал мысли Агафия, разглагольствования направились по «генетическому» руслу.

– Молодцы, однако, ребята из нашего областного центра. Навели порядок – кранты мусору! А забот сколько от него: сбор, переработка и еще какая фигня. Проблемку решили круто – поколдовали с генами местных голубей и вывели модифицированную породу. Едят все – пластик, бумагу, пищевые отходы. Жестяные банки хрумкают за милую душу! Лично видел…

Чуть сбросив скорость, Витька не унимался:

– Мы в Авокадово с птицами намаялись: вороны, подхарчившись на местных свалках, гадят на крыши. Их «добро» жуть какое токсичное, даже черепицу проедает…

Вывернув руль, водила искусно свернул на боковое шоссе:

– Здеся недалеко сити есть, так там памятники решили смазывать особым составом, чтоб пичугам не за что было уцепиться. А то ведь все попортили. Теперь так и скатываются, прям умора! Жирные голуби – вж-ж-жик с головы какого-нибудь исторического дядьки. Базарят, в состав этого средства входит заморское масло, кажется, жожоба[35 - Жожоба, Simmоndsia chinеnsis, представляет собой кустарничек, заполонивший североамериканские пустыри. Масло растения нашло широкое применение в косметической и других промышленностях.]…

Вполуха слушая полубредовые словоизлияния шофера, Агафий Никодимович задремал. Его усыпило однообразие пейзажа, тишина и разливавшееся по салону тепло своеобразного климат-контроля. На приборной доске что-то пискнуло. Присмотревшись, Агафий различил датчик уровня топлива: красная лампочка ненавязчиво помигивала. Какая смешная разметка, думал засыпавший человек, вольты обозначает алая капелька. Внезапно захотелось вина, лучше из тех древних погребов, что на Рейне…

Станция обслуживания электромобилей сказала им «прощай», оставшись далеко позади. Неожиданно ощутив беспокойство, почти утонувший в дремоте Агафий чуть не вывихнул шею:

– Пропустили!

Никодимыч бросил взгляд на мигавший индикатор.

– Где теперь заряжаться будем?

Мысли хаотично затеснились в голове, оккупировали черепную коробку. Совсем не улыбалось застрять тут до второго пришествия.

– А нам розетки ни к чему…

В зеркале отразилось железобетонное спокойствие лихого автолюбителя.

– Топливо наше особное. Пока будут чуваки, будет и на чем ездить…

Фраза не понравилась Агафию. Пыхтя, он полез в карман за мобильником. Красный индикатор перестал вспыхивать и замер. Не отпуская руль, механик потянул какой-то шнурок. Раздалось легкое жужжание. Никодимыч вдруг схватился за горло, прошитое неприятной саднящей болью. Его холеная пятерня наткнулась на ледяную сталь огромной иголки. Пока жертва беспорядочно махала руками, прикрепленная к троакару резиновая трубка окрасилась алым. Жизнь постепенно вытекала из пассажира, перетекая в причудливый «бензобак» странного авто. Загорелась зеленая лампочка, высветив безжалостную в своей простоте надпись:



ЗАПРАВКА ЗАВЕРШЕНА!








Все из-за таракана. Winien jest za to karaluch







– Не могу ее достать!

Профессор Поллард нервно поправил съехавший набок галстук. Маркус критически оглядел представшую перед ним сцену. На полу профессорского кабинета были разбросаны газеты, стол и стулья сдвинуты к окну, а в нижней части стены виднелась большая, но довольно узкая трещина. Взглянув на нее, Поллард облизнул сухие губы.

– Она очень ценная… Понимаете, выскользнула из рук и… закатилась в эту проклятую дыру!

Казалось, еще немного и уважаемый ученый впадет в истерику. Маркус усмехнулся и, опустившись на расстеленные газеты, принялся раскладывать принесенное с собой оборудование.

– Так что у вас случилось?

Немного успокоившись, профессор смог, наконец, объяснить суть проблемы. Несколько дней назад он получил из одного музея старинную булавку. Нужно было провести экспертизы – у организации были сомнения в ее подлинности. Как раз сегодня, используя соответствующие инструменты, Поллард должен был предпринять кое-какие изыскания. Но не удержал в потных руках драгоценный артефакт и, упав, тот прошмыгнул в злополучную трещину.

– Как специально! Я ее вообще никогда не замечал, а тут такое…

Своими силами ничего сделать не получилось. Пришлось вызывать спеца – но и он оказался бессилен. Тогда кто-то из сотрудников порекомендовал обратиться к Маркусу. Как и Поллард, Маркус работал в Колледже Святого Себастьяна, но не на гуманитарном факультете, а в отделе робототехники. Хотя сам колледж был основан сравнительно недавно, его техническая направленность уже принесла ему определенную известность.

Ныне местные «технари» осваивали новую область – вживление микрочипов различным живым организмам. Пока опыты проводились на тараканах. Одного из них Маркус и принес с собой. Отвинтив крышку стеклянной банки, он вытащил своего маленького помощника на свет божий. Коричневое плоское тельце встрепенулось, хитиновые ножки задергались в воздухе. На головке существа качнулась крошечная антенна, блеснул окуляр микрокамеры.

Поллард подошел ближе, с интересом наблюдая, как Маркус деловито хлопочет над разноцветными проводами, подключая то один, то другой к своему ноутбуку. По экрану понеслись цифры, замелькали непонятные для профессора-гуманитария символы. Меж тем тяжелое астматическое дыхание склонившегося над ним соглядатая немного напрягало Маркуса.

– Сэр, вы мне мешаете…

Отметив боковым зрением поспешное отступление старикана в дальний конец комнаты, Маркус извлек из чехла нечто, напоминающее джойстик, и ловко приладил его к «мозгу» своего ноута. Жидкие кристаллы тут же выстроились в размытое изображение кабинета Полларда.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66817828) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Лидс – город в Великобритании (Йоркшир) (здесь и далее примеч. состав.).




2


Предмет искусства (фр.).




3


Меццо-тинто (Mezzotint), род гравюры на металле.




4


Донжон – проще говоря, высокая башня.




5


Лемурами древние римляне называли злых духов.




6


Приап – античное божество.




7


Персонаж сказаний о рыцарях Круглого стола, с которым связывают появление миражей, причудливых облаков, облачных «городов».




8


Реднек (англ. Redneck, букв. «красная шея») – американское, часто презрительное обозначение белого фермера, сельского жителя.




9


Генрих Даниэль Гамбс – мебельный мастер восемнадцатого – девятнадцатого веков, Томас Чиппендейл – еще один знаменитый мебельщик.




10


Сотбис – в числе уважаемых британских аукционных домов.




11


Карл Фаберже – прославленный ювелир.




12


Намек на произведение американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», поднимающее проблему положения афроамериканцев.




13


Нельсон, Вилли (род. 1933) – американский певец и композитор.




14


«Мышиный» запах присущ разрекламированному афродизиаку «шпанская мушка».




15


Гора, упоминаемая в Библии. См. Священное Писание.




16


Знаменитый путеводитель по лучшим ресторанам мира.




17


Растение, используемое в кулинарии как пряность.




18


Намек на бесподобного пианиста Ференца (Франца) Листа (1811–1886).




19


Месмеризм представлял собой развитие теорий шарлатана восемнадцатого – девятнадцатого столетий Франца Месмера о животном магнетизме, целительной энергии.




20


Вспоминается Мэри Шелли, небезызвестная создательница «Франкенштейна».




21


В соответствии с заповедями иудаизма, из птицы, которую вы намереваетесь съесть, нужно непременно выпустить кровь.




22


Босх, Иероним (ок. 1450–1516), нидерландский художник, прославился изображением необычайного и «ноктюрнального».




23


Вымышленный географический пункт на карте придуманной Моором страны.




24


Милуоки – город в штате Висконсин, США. В данном случае, думается, имелся в виду округ Милуоки, включающий несколько деревень.




25


Гипогоргон (Hippogorgon) – выдуманный Моором зверь, представляющий собой коня с гривой из извивающихся змей.




26


Персонаж библейского сказания, правительница, прибывшая к царю Соломону, дабы испытать его мудрость.




27


Паннами в Польше как правило называют молодых незамужних женщин.




28


Исключительный деликатес на ведьмовских фуршетах (примеч. авт.).




29


Кокатрикс – сказочное существо, подобное ящерице.




30


Согласно средневековым представлением, семя дьявола является ледяным.




31


Молодой ведьме стыдно не знать знаменитый магический трактат «Ключики Соломона».




32


Вымысел Моора. Несуществующая ягода, похожая на голубику.




33


Цяньлун правил в Китае в 1735–1799 годах; Сычуань – провинция на юге центральной части КНР.




34


Кайфын расположен в китайской провинции Хэнань.




35


Жожоба, Simmоndsia chinеnsis, представляет собой кустарничек, заполонивший североамериканские пустыри. Масло растения нашло широкое применение в косметической и других промышленностях.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения